Входит свободный человек

Перевод с английского
Александра Качерова

Постановка
Георгий Товстоногов-младший

Художник
Михаил Бархин

Музыкальное оформление
Максим Берестов
Михаил Мокиенко

Сценическое движение и пластика
Полина Неведомская

Джордж Райли
Засл. арт. России
Сергей БАРКОВСКИЙ

Персефона, его жена
Засл. арт. России
Ирина КОНОПАЦКАЯ

Линда, его дочь
Наталья ПАРАШКИНА

Кармен, бармен
Сергей ДЬЯЧКОВ

Харри
Засл. арт. России
Олег КУЛИКОВИЧ
Аркадий КОВАЛЬ

Флоренс
Инна ВОЛГИНА

Эйбл
Виталий ТАКС

Браун
Андрей РОДИМОВ
Денис БУЦКИЙ

«Входит свободный человек» — первая пьеса Стоппарда. Почти комедия, в которой Стоппард с поистине володинской (или чеховской?) лёгкостью устраивает своему герою, незадачливому изобретателю мистеру Райли, настоящий «осенний марафон». Между домом и стойкой бара. Пьеса «Свободный человек» рассказывает историю о смешных и трогательных людях. Она космополитична и написана блестящим языком. Быт и мечты, подзвученные раскатами грома и ритуальными литаврами обеденных тарелок, армия из цветочных горшков, над которой парит немыслимый водопровод, и спятившие от патриотизма часы, наученные бить «Правь, Британия». В общем, почти как у Чехова: «Пропала жизнь!» и «небо в алмазах». Но ещё и надежда на то, что всё будет хорошо.

Автор: Марина Токарева
Источник: «Время МН»
30 апреля 2003 г.

Пьеса — из ранних, но это ничуть не облегчает участь постановщика. Как почти всегда у Стоппарда, здесь сложный жанр — печальная комедия, комическая драма, где вольно смешиваются бытовые и метафизические слои жизни. «Попасть» в жанр — означает найти ключ к пьесе.

Сюжет более чем прост: главный герой Джордж Райли (Сергей Барковский) полагает себя великим изобретателем, на самом деле являясь бесплодным неудачником. Каждый вечер в баре перед публикой из трех постоянных посетителей он набрасывает звездную мантию гения, а когда бьет полнoчь и кончаются выданные дочерью (точная работа Натальи Парашкиной) деньги, возвращается домой, с тоской напяливая лохмотья проигранной судьбы, но при этом мертво цепляясь за свои иллюзии. Выводя этот, казалось бы, вечно российский типаж из чеховской драматургии и гоголевской шинели, Стоппард помещает его во всемирный круговорот. Свобода героя — свобода курицы, у которой под носом провели меловую черту. И одновременно — свобода того, кто отринул правила, рискнув быть самим собой. Конформизм и нонконформизм, простота и сложность, сострадание и безразличие — все входит в многослойный контекст спектакля, сливаясь, опровергая и дополняя друг друга.

Спектакль Георгия Товстоногова-младшего про маленького человека, жалкого человека, а главное, человека тщетного. Но этот «свободный человек», смешной и ужасный, мгновениями, вопреки всему, внушает надежду...

В финале, когда герой, решившись смириться с житейской логикой, собирается отправиться на биржу безработных, одно из его изобретений — комнатный дождь — вдруг даёт ошеломляющий эффект: десяток душей во время грозы начинают исходить водой, немедленно зачеркивая готовность героя быть «как все»... Нелепый комнатный дождь, непредсказуемый и неостановимый, — метафора странной жизни, в которой ничего нельзя изменить...

Спектакль выстроен точнo. Режиссеру двадцать семь, но его дебют на петербургской сцене — дебют человека вполне взрослого. И одаренного.

— Как впрочем и в Москве... Так сложилось, несмотря на то, что учился я именно там. А родился я в Ленинграде, потом родители переехали в Тбилиси, а оттуда уже перебрались в Москву.

— К сожалению, да.

— Почему, к сожалению?

— Ну, мне больше нравится Санкт-Петербург, и я с большим удовольствием жил бы именно тут. Здесь играют роль и личные моменты, и то, какой мне видится общая театральная ситуация, в том числе и отношение профессионалов к своему делу, а также отношение зрителей к тому, что эти профессионалы делают на сцене. Эти взаимоотношения мне кажутся принципиально иными, чем в Москве. Объяснять, формулировать точнее свои ощущения — в этом я не вижу особого смысла... Просто то, что я вижу в Петербурге, лично мне гораздо ближе.

— Я оканчивал ГИТИС, учился на курсе у Леонида Ефимовича Хейфица. У нас подобрался замечательный курс, и, мало того, артисты все без исключения работают в театре по профессии. У нас есть имена, которыми уже сегодня можно гордиться. Например, Александр Усов, который играет у Олега Меньшикова в «Игроках» главную роль, занят в спектаклях Мирзое-ва и Жолдака — настоящая «звезда». И что для меня особенно дорого, эта «звезда» состоялась за счет театра, а не за счет, скажем, сериалов, телевидения..

— Конечно! Сегодня стать известным в театре, завоевать публику гораздо сложнее. И тем почетнее эта популярность. Я горжусь, что со мной учились Вика Толстоганова, которая постепенно выходит на первый план и в кино, и в театре; Ольга Субботина — режиссер, она работает в Центре драматургии и режиссуры... Для меня достижения моих однокурсников очень важны: не знаю, как другие, но я ощущаю настоящую радость и гордость, когда вижу, что ребята, с которыми я учился, добиваются чего-то существенного в жизни. Не знаю, что в связи с этим чувствует Леонид Ефимович — он не большой любитель восторгов, но надеюсь, и ему приятно, что его усилия, как мне кажется, не пропали даром.

— Первоначально они были наполнены серьезным креном в сторону телевидения. И это я считаю своей большой ошибкой. Я довольно много работал на канале ТВ-6, занимался серьезно телевизионной рекламой, трудился на канале НТВ, где был и режиссером своей программы, и сценаристом, опять-таки занимался рекламой... В конце концов я для себя сформулировал, что телевидение никак не развивает. Уточню — я говорю только о себе, для кого-то, может быть, это и не совсем так. Я же чувствовал, что идет прямая эксплуатация того, что в тебе есть, эксплуатация до последней капли. После такой работы ты выжат, как лимон, в тебе больше уже ничего не остается. Конечно, материально — очень выгодно, но больше это ничего не дает. Единственное, что выкристаллизовалось ценного из этой пяти-шестилетней истории, одна очень важная для меня вещь: создание при моем участии театральной премии «Чайка», в том числе и самой церемонии. То, что последние шесть лет происходит на сцене во время вручения «Чайки», сделано мной. А позднее из этого проекта вырос и театральный фестиваль «Чайка», на который в позапрошлом году приезжал даже Малый драматический театр. Меня радует, что в это дело я вложил свой труд. Все-таки постепенно я пришел к тому, что мне хочется заниматься театром, и когда появляется возможность, я сразу же ее пытаюсь использовать.

— Там у меня был дипломный спектакль — сказка «Голубая стрела», которую я поставил в театре у Трушкина (этот спектакль уже снят, так как перестал продаваться после пяти лет эксплуатации). Это была первая моя работа, и, безусловно, Трушкин во многом определил то, каким получился спектакль. Потом была еще одна постановка — «Прибайкальская кадриль». Эта пьеса хорошо известна в Питере по спектаклю «Кадриль» в БДТ. Скажу честно, мой спектакль не вышел на уровень кинокартины «Любовь и голуби», но, впрочем, и материал этого не предполагает. Я не считаю эту работу особенно удачной, но в общем свыкся с ее существованием. С этой постановкой связана интересная и очень характерная для сегодняшнего времени история. В спектакле занят Лев Иванович Борисов — замечательный, популярный актер. Но в один прекрасный момент на ТВ прошел сериал «Бандитский Петербург», где он играет Антибиотика, и народ просто валом повалил в театр. В Театре имени Ермоловой мы играли «Кадриль» на Малой сцене, и вдруг такой ажиотаж. Можно, конечно, сказать, что спектакль пользуется успехом, но я-то знаю, что моей заслуги в этом нет, просто Лев Иванович — прекрасный артист, и к тому же так сложились обстоятельства. Потом мы перенесли спектакль на другую сцену, были вводы, и сейчас, скажу честно, я даже не хочу его смотреть. Потому что для меня в нем ничего не осталось, несмотря на популярность у зрителей. Может быть, я и не прав, и зря переживаю... Потом был спектакль в Томской драме — это очень хороший театр. Туда меня пригласили ставить «Волки и овцы». Я сразу же согласился и провел там какие-то совершенно неистовые два месяца. За месяц до премьеры уже висела огромная афиша, а я страшно комплексовал, поскольку не был уверен, что у меня вообще хоть что-нибудь получится. Этот спектакль мне очень дорог.

— Все совпало. Еще со времени спектаклей деда у меня очень почтительное отношение к этому драматургу. Конечно, нужно жизнь прожить, чтобы ставить так, как это делал он, но тем не менее... Для меня в той истории было гораздо больше плюсов, чем минусов.

— Сложилась она благодаря выдающимся качествам Рудольфа Давыдовича Фурманова, который сынициировал весь процесс и сделал все для того, чтобы мы сегодня могли работать. Я предложил ему несколько названий, среди которых, кстати, не было пьесы Стоппарда.

— Все несколько сложнее. Было понятно, что нужно ставить современную пьесу, по крайней мере, не историческую, не костюмную. Я предлагал инсценировку Птушкиной «Свидание с Бонапартом», обсуждались две пьесы Гришковца «Город» и «Зима», но в этом случае была сложность. Я уверен, что над этим материалом я смогу работать только с двумя определенными артистами, с которыми, к сожалению, работать невозможно.

— Нет, местными. У вас есть два артиста, по сравнению с которыми проигрывают все москвичи. Это Хабенский и Пореченков. Для меня, в своем амплуа и в своей возрастной категории им равных просто нет.

А Стоппард не был на первом месте, но постепенно мы пришли именно к этому варианту — чему я очень рад, тем более что с каждым днем я все больше и больше понимаю, насколько это замечательная драматургия. Вообще, Стоппард — уникальный драматург, хотя и не все мне близко в его творчестве. Я был, например, на «Аркадии» в БДТ и понимаю, что никогда бы не взялся за эту пьесу, просто потому, что не смог бы работать над материалом, где мысль доминирует над человеческой ситуацией, над психологией. В «Свободном человеке» — все наоборот. Там важны взаимоотношения героев.

Та энергия, с которой в театре принялись за подготовку спектакля, меня буквально ошеломила. Я понял: нужно срочно выезжать, отсматривать артистов, так как знаю, что распределение — одна из важнейших составляющих успеха. Так что я видел всех своих артистов, причем в разных спектаклях. Но только сейчас мы узнаем друг друга по-настоящему, нащупываем какие-то точки для соприкосновения, постепенно возникает общий язык. Я считаю, что Сергей Барковский, который играет главного героя — замечательный артист и совершенно неуспокоенный в профессиональном отношении человек, несмотря на свою популярность.

— Дело в том, что я с этим крайне редко сталкиваюсь. В Москве все по-другому, хотя и там есть артисты, которые постоянно работают над собой, не почивают на лаврах. Когда я осознал, что в этом спектакле у меня главную роль играет человек таких профессиональных качеств, то сразу почувствовал благодарность к театру, который дал мне этот поистине уникальный шанс.

— А вы вносили изменения в то распределение, которое предложил вам театр?

— Да, там были проблемы с актрисой на роль супруги главного героя. Сейчас Персефону играет Ирина Конопацкая. Та актриса, которая отказалась от этой роли, в качестве объяснения выдвинула аргумент, что, мол, это не бенефисная, недостаточно масштабная роль. Этого я ни понять, ни принять не могу. В спектакле вообще заняты замечательные артисты. Например, Михаил Разумовский. Я видел его в «Днях Турбиных» Спивака. По объему его роль невелика, но по этой работе абсолютно понятен уровень этого актера. Еще у нас были сложности с артистом на роль такого персонажа, как Браун. Я получил два отказа, связанных с объемом роли. Такого подхода я просто не понимаю. Что же получается: все дело в количестве слов, которое артист произносит со сцены, в количестве времени присутствия на публике? Такой позиции я принять не могу. По счастью, я смог договориться с Мишей Николаевым, что он возьмется за Брауна. Сейчас он играет Медведенко в спектакле отца «Чайка» — он очень хотел играть.

— Что бы я сейчас ни ответил, это ничем не будет подтверждено. Меня не приглашают одновременно в БДТ и, скажем, в «Приют Комедианта». Возможно, в этом случае я выберу Большой драматический. Но дело в том, что роль Брауна — не «кушать подано»! Там есть очень хороший материал, достойный любого актера. На самом деле все сложилось так, как должно было сложиться. И я работаю с теми людьми, с которыми должен был работать. В этом плане я — фаталист!

— Свобода — в самом человеке, и если мы говорим о Свободе с большой буквы, то она не зависит от внешних обстоятельств. Всю степень несвободы человек нагнетает сам, и отсюда возникают все драматические события. От ощущения собственной несвободы человек и сам страдает, и делает несчастными других, окружающих. Мы играем довольно грустную, парадоксальную историю, которая, однако, заканчивается довольно оптимистично.

— Еще какая! Это крайняя степень несвободы. И мои герои своей любовью в том числе делают друг друга несвободными. А как от этого освободиться? Разлюбить? А как? Попробуй разлюби собственную дочь! Это просто невозможно. На этом и строится конфликт пьесы. Но нужно понимать, что, несмотря на все это, дух героя остается свободным. Мы должны понимать, что освобождаться надо не от комнаты, не от тесной рубашки, а добиваться духовной свободы.

— Безусловно, хотя бы потому, что у него есть мечта и он мыслит, а не просто существует. Он живет идеей, и пусть она, на первый взгляд, безумна, для меня, как и для него, это мало что меняет. Кто знает, как можно оценить идею, пока она не осуществлена.

— Для меня это смех сквозь слезы. Сегодня люди, их вкус испорчены телевизионным юмором, а многие антрепризные проекты ставят во главу угла простое развлечение зрителей. Таким образом, сам жанр комедии мне кажется немного дискредитированным. Сегодня большинству кажется, что пойти на комедию — это значит провести вечер свободно и бездумно. Наша же история не такая. Для меня юмор Стоппарда близок юмору Вячеслава Полунина. Я даже просил художника, чтобы в эскизе и, в результате, на сцене главный герой абрисом, а не чем-то конкретным, был похож на самого Полунина.

— Да. Он сын Сергея Михайловича Бархина и очень перспективный и одаренный художник, который осуществил в Петербурге целый ряд блестящих архитектурных проектов, много работает в театре. Он живет между Москвой и Питером, и я очень рад возможности совместной работы. И вместе мы решили, что темой главного героя станет «полунинская» тема.

— Я сейчас нахожусь на таком жизненном этапе, что готов работать в самых разных городах, а не только в Питере. Надеюсь, например, что у меня получится работа в Новосибирске в «Красном факеле», даст результаты предварительная договоренность с Театром Руставели в Тбилиси... Я не стремлюсь ставить обязательно в Питере, обязательно в БДТ. Я надеюсь, что это состоится, но чуть-чуть попозже.

— Страха нет. Кого теперь там бояться?

— Себя — да. Но я не понимаю, зачем меня с кем-то сравнивать. Ведь то, что я делаю, — это не режиссура деда и не режиссура отца. И у меня нет стремления им подражать или доказывать, что я другой. Я такой, какой я есть. И это все. А что касается БДТ, то все зависит от конкретного предложения. Георгию Александровичу Товстоногову ставить в театре имени Георгия Александровича Товстоногова — что-то в этом есть! Еще пару спектаклей в Питере, не в БДТ, — и я буду готов работать в театре деда, а сейчас еще слишком рано. И я опять повторю, что очень рад возможности, которую мне дал Рудольф Давыдович. Он это делает в том числе и из уважения к нашей семье, за что я ему благодарен.

— Хейфиц, и только Хейфиц. Все, что я понимаю в профессии, — все от него. Для меня это первый человек. Мне довелось работать и с Леонидом Трушкиным (как я уже рассказывал, у него я научился организации театрального дела — он ведь был первым, кто стал создавать частные антрепризы), и Борисом Афанасьевичем Морозовым в Театре имени Ермоловой, с другими мастерами... И, конечно же, я не могу не признать, что тянется своя ниточка и от деда, через отца. Но у меня никогда не было желания быть таким, как они. Ведь любая личность — это совокупность человеческих и профессиональных качеств. И если профессиональных качеств можно достичь, то люди мы с дедом в любом случае разные. Я это отлично понимаю и вижу свой собственный путь в театре.