Пресса о спектакле "Обломов"

Автор: Татьяна Ткaч

Источник: «Театральный Петербург» №2 2005 г.

Леониду Витальевичу Неведомскому исполнилось 65 лет. Большая часть жизни этого замечательного актера связана с Большим драматическим театром имени Г. А. Товстоногова. Его охотно приглашали в кино, где сыгран им не один десяток ролей. И хотя вся страна знает народного артиста России Леонида Неведомского по кинематографу, он не мыслит свою биографию без БДТ и коллег, с которыми прошел долгий путь в творчестве.

— Прожил я довольно большую и трудную жизнь. И всегда любил Большой драматический театр имени Г. А. Товстоногова, и по-прежнему люблю нежно-тоскливой любовью. Уже нет Георгия Александровича Товстоногова, нет тех спектаклей, которые я безумно ценил, независимо от того, был ли в них занят, а главное — нет тех актеров, на которых смотрел, молился, у которых учился. Нет Евгения Алексеевича Лебедева, Ефима Копеляна, Владислава Стржельчика, Марии Призван-Соколовой... Господи Боже мой, целый театр ушел вместе с Товстоноговым! Тем не менее есть Кирилл Юрьевич Лавров, Олег Басилашвили, Алиса Фрейндлих, Валерий Ивченко, Георгий Штиль, Изиль Заблудовский, Людмила Макарова, Николай Трофимов, Владимир Козлов, Андрей Толубеев, Геннадий Богачев — можно долго о них говорить: каждый из них звезда, каждый — театр.

Моим самостоятельным дебютом стала роль Джона Рида в спектакле «Правду! Ничего, кроме правды!!!». Там занята была почти вся труппа. Вдалеке, за тюлем, появлялся Сергей Юрский, Олег Борисов выходил на сцену лишь на минуту, Евгений Алексеевич Лебедев появлялся на тридцать восемь секунд, и Михаил Волков, и Владимир Рецептер — на секунды, на втором плане стояли такие великие артисты, и каждый старался вложить душу в спектакль. Как они играли, успевая за доли секунды создавать атмосферу спектакля...

— В кино активно использовали ваш типаж «социального героя». Театр и кино расходились в видении вашей актерской индивидуальности?

— Кино, конечно, часто использует типаж, или же просто внешность. Богом данную. Но все же важны не просто нос, уши, глаза — главное, что там за душой, твои мысли, твое сердце... Зрители откликаются лишь тогда, когда поет твоя душа. Вот тогда тебя помнят и год, и два, и десять, и двадцать, и тридцать лет. И к тебе подходят на улице, здороваются. Для артиста нет ничего выше такого признания, когда просто приветствуют — не как артиста Неведомского, а как хорошего знакомого: «Здравствуйте, будьте здоровы!».

В театре мне везло на разноплановые роли. После социального героя Джона Рида Товстоногов сразу бросил меня на острохарактерную роль Харвуда, миллионера, комического неудачника в спектакле «Луна для пасынка судьбы». Но этот совсем маленький комический эпизод у меня не получался. И Товстоногов даже хотел снять меня с роли, на генеральной репетиции сказал: «Сегодня не сыграешь, завтра тебя не будет в спектакле». Но все же поверил, дал сыграть премьеру. И пошли совершенно разные роли. В «Карьере Артура Уи» я сыграл Прокурора. Затем в «Генрихе IV», грандиозном спектакле с великим Олегом Борисовым, Юрием Демичем, Владиславом Стржельчиком, Евгением Лебедевым дает сыграть Дугласа, мощного, сильного бойца, беспощадного, «крутого мужика». После Дугласа назначает в спектакле «Кафедра» на роль профессора, ученого, сломленного жизнью человека, который пытается отстоять собственный мир, и в конце концов он взрывается, произносит мощный монолог, ради которого и стоило играть эту роль. И мне казалось, что в этом монологе я говорил обо всех талантливых людях России, у которых жизнь не сложилась так, как они того заслуживали. А потом вышел спектакль «Рядовые», где я играл партизана Дервоеда. После «Рядовых» — «Смерть Тарелкина», с трагикомической, фарсовой ролью Дворника. А до того был крохотный эпизод в «Хануме», фактически в массовке: мы все бегали (довольно приличные артисты) и почитали за счастье поднести стул Людмиле Макаровой, Владиславу Стржельчику, Ефиму Копеляну или Николаю Трофимову. Я же произносил лишь одно слово — «мацони». Появлялся на базаре, проходя от кулисы к кулисе, и говорил: «Мацони раз, мацони два, мацони три» (это кислое молоко, простокваша по-грузински). Так от мацони я получал в тысячу раз большее удовольствие, чем от большой роли с большим количеством текста, богатой событиями, которую я сыграл в одном из фильмов. С этим «мацони» умудрялся пробиться к зрителю, и, когда слышал реакцию зала, был счастлив: разве для артиста могут быть мгновения прекраснее?.. А потом выпало сыграть Отца в «Пороге». В «Эмигранте из Брисбена» пришлось заменить Юрия Владимировича Толубеева. Вообще я многих актеров заменял. К примеру, Лаврова в спектакле «Протокол одного заседания». Когда Кирилл Юрьевич выздоровел, то пришел и сказал Георгию Александровичу: «По-моему,неплохо Леня играет, пусть поиграет еще». И так подарил мне замечательную роль Соломахина, о которой я даже не мечтал. На гастролях в Перми заболел Олег Борисов, и Товстоногов рискнул ввести меня за две ночи на роль Семенова в спектакле «Мы, ниже подписавшиеся». И я сыграл. Конечно, иначе: Олег как артист гораздо острее меня, я более камерный, что ли. Тем не менее зрители хорошо принимали, и Борисов сказал Георгию Александровичу: «Ну, оставь ты роль Лене Неведомскому, пусть поиграет Семенова». Вот так, один подарок за другим делали мне актеры Большого драматического театра вместе с Георгием Александровичем, за что я им безумно признателен. Может, благодаря этому я состоялся и в кинематографе, и на телевидении, и на радио. Больше всего люблю радио. Потому что везде можно соврать: на сцене ты далеко, что-то видно, что-то не видно, да и партнер поможет вытянуть сцену, в кинематографе тебя оператор хорошо снимет, композитор музыку хорошую напишет, на озвучивании поправишь свои ошибки. На радио же обмануть невозможно: микрофон выдает любую фальшь, любую ложь. Если ты нечестен, если ты лукавишь, неискренен — слушатели тут же говорят «до свидания» и выключают радио.

— Всякая роль — открытие и самого себя, и другого человека. Есть ли то качество в людях, которое не перестает еас удивлять, и вы исследуете его с разных сторон?

— Думаю, не только у меня, но и у любого другого артиста, роли получаются тогда, когда то, ради чего ты пришел на сцену, занялся довольно сложной актерской профессией, ради чего бьешься в этой жизни, — созвучно тому персонажу, которого играешь. Вот то-гда роль получается, и тебе легко.

Я не могу играть все. Играю только то, что близко моей натуре. И никогда не держал обиду, если не получал каких-то ролей, пусть даже в замечательных спектаклях: значит, не мое. Я трудно и долго репетирую. И Георгий Александрович был безумно терпелив ко мне. Окончательный результату меня всегда выявлялся лишь на премьере: мной «дирижирует» зритель.

Я никак не формулировал свою «тему» — просто живу так, как создал меня Бог. Я езжу в метро (крайне редко на машине, только когда нужно что-то отвезти), вижу людей, вижу чужие болячки, и они понятны мне. Радуюсь, когда кому-то удается выстоять, выдержать испытания. Я тоже стараюсь выстоять в творчестве, выдержать, несмотря ни на что.

И не так уж я добродушен, как кажется. Не злой — это правда. Независтливый. Просто Бог этого не дал. Я бы, может, и хотел быть иногда жестким, чтобы чего-то добиваться. Но вы меня редко увидите во Дворце искусств, на фестивалях или в Союзе кинематографистов — мне там неинтересно.

— Новое время подарило иные возможности. В частности, возможность работать на других сценических площадках.

— Я как-то раздумывал над стихами замечательного петербургского поэта Сергея Давыдова, подарившего мне маленький сборник, где есть четверостишие: «Вот ты стоишь, достигнув цели. Во лбу твоем горит звезда. Но как теперь уйти со сцены — достойно, молча, в никуда». И в этот момент раздается звонок Рудольфа Фурманова, художественного руководителя Театра «Русская антреприза» имени А. Миронова. Он сообщает о том, что его сын, Влад Фурман предлагает мне сыграть слугу Захара в спектакле «Обломов». Я решился попробовать. И Бог был со мной. Ведь Влад Фурман — ученик Георгия Александровича Товстоногова. Мы довольно быстро нашли с ним общий язык. После этого сделали «Отверженных», где я сыграл Жана Вольжана. Эта роль далась мне безумно тяжело, и по сей день я продолжаю над ней работать. До конечного результата еще очень далеко. С удовольствием играю в спектакле этого театра «О, шут мой, я схожу с ума!», который посвящен Андрею Миронову. Ставил спектакль Валерий Дегтярь, артист умный, тонкий, необычайно острый, неординарный и очень своеобразный человек, что сказалось на его режиссуре. Мне предложили сыграть Отца шута, прототип Александра Менакера. Уже в то время я подумывал о том, что надо бы начинать петь, поскольку разговорный жанр всем надоел, да и работы нет для артистов разговорного жанра. И здесь, в Театре «Русская антреприза» имени А. Миронова, мы решили: поскольку Андрей Миронов обожал «дядю Леню» и, по воспоминаниям близких людей, очень любил петь «под Утесова», я спою в спектакле пару песен из репертуара Леонида Утесова.

— А на сцене БДТ пели?

— Нет. Только в «Смерти Тарелкина» исполнял арию Дворника.

— Тем не менее вы человек музыкальный. Вы сами подбирали музыку и песни к спектаклю «Очи черные»?

— Нет. Все делал «Кавалер-дуэт»: Владимир Балагин и Анатолий Коптев. Я отвечал за драматическую часть: должен был сыграть многих персонажей — от Макара Чудры до Лойки, Рады и всех на свете. «Кавалер-дуэт» и подвигнул меня на запись собственного альбома. Я назвал альбом «Милый друг» — он посвящен моим друзьям. Помимо утесовских песен, взял две песни Марка Бернеса, несколько песен мне подарили наши питерские композиторы Игорь Шаматрин и Артур Горбенко (все основные аранжировки сделаны ими и Алексеем Заливаловым). Какие чудесные мелодии у Дунаевского, Богословского, Табачникова, Френкеля, Фрадкина, тексты поэтов Матусовского, Доризо!..

— Ваша жизнь богата разнообразными встречами. Что из прошлого особенно дорого?

— Слава Богу, я сорок лет снимался. Благодарен кино за то, что, когда в театре было не очень много работы, всегда выручал и выручает кинематограф. Столько фильмов снято, что сосчитать трудно. У меня есть самая любимая картина — «Мачеха» с Татьяной Васильевной Дорониной. Самый любимый телефильм — «Цыган», «Возвращение Бодулая» с Кларой Лучко, с Михаилом Волонтиром, Ниной Руслановой, Иваном Лапиковым, Иваном Рыжовым — что ни артист, то сказка... Интересна была «Синяя птица» — ведь это первый советско-американский фильм, и я был партнером Элизабет Тейлор. Мне Бог послал великое счастье играть в картинах с Тамарой Семиной, Ией Саввиной, Татьяной Лавровой... Недавно снялся в сериалах: «Агент национальной безопасности», «Улица разбитых фонарей», «Убойная сила». Народ подходит, благодарит: «Спасибо, вы правильно там все сказали милиционерам, как они к людям должны относиться». Мне довелось работать у Дмитрия Светозарова, очень умного, тонкого режиссера. Он всякий раз меняет задачи: в «Бароне», «Агенте национальной безопасности», «Танцоре» у моих героев нет ничего общего, хотя одно лицо, внутри все трансформируется. Я уже пятый раз встречаюсь со Светозаровым, сейчас в сериале «Фаворский» (история современного Монте-Кристо). И опять он меня резко разворачивает — и мне это безумно интересно.

Я благодарю судьбу за встречи, которые мне Бог послал. За Василия Макаровича Шукшина — хоть и неудачно, но я снялся в «Земляках» (он попросил сыграть за него). Но как с ним общались всю ночь до самого рассвета — этого забыть невозможно. Со мной был рядом гениальный артист, режиссер, писатель, мужик, мыслитель, грандиозная личность!

Кинематограф — моя ниша, где я могу себя попробовать в каком-то новом качестве. И Бог помог мне не сломаться. Я всегда находил, чем себя занять. Если кинематограф не предлагал ничего хорошего, шли творческие встречи. Весь Советский Союз объездил, выступал на огромных площадках. Людям ведь было интересно не просто увидеть живого артиста, но и узнать, что думает он про жизнь и совпадают ли его мысли с их чаяниями. Тогда еще нельзя было громко говорить обо всем, а на творческих вечерах такая роскошь была позволительна — спокойно и всерьез побеседовать о волнующих всех проблемах.

— Труппа театра пополняется новыми актерами. Вы можете радостно сказать: «Здравствуй, племя молодое...»

— Уже выросло новое поколение артистов. И теперь они держат репертуар: Миша Морозов, Василий Реутов, Саша Куликова, Саша Чевычелов, Андрей Носков, Ян Цапник, Костя Полухин, Елена Шварева, Ксения Назарова... Пришли новые выпускники. Я смотрю на них с такой верой, с такой надеждой. И молю Бога, чтобы они получили роли. Ведь артисты не в институте учатся, а на ролях, «на театре». И чем больше они будут играть, тем лучше проявятся, тем скорее вырастут в настоящих артистов, которыми славится БДТ. Они совсем другие. Они иначе смотрят на жизнь. У них другие ориентиры. Я же из прошлого века. «Но что нам в жизни сетовать на то, что ночи длинные. Еще полны рассветами все ночи соловьиные», — как пел Леонид Утесов.

Автор: Игорь Ступников

Источник: «Санкт-Петербургские ведомости»

...Вся сцена словно окутана огромным стеганым одеялом — оно свободно ниспадает, холмами громоздится в глубине. А на нем — бесчисленные подушки да подушечки, те, что наши предки когда-то именовали «думками» И среди этого мягкого царства пуха и пера — Илья Ильич Обломов в старинном, утратившем первоначальную свежесть халате.

У каждого из нас свой Обломов. Чаще всего стандартно-школьный, утвержденный, казалось бы, на века статьей Добролюбова «Что такое обломовщинa?». Шаг в сторону уже грозит учительской «двойкой». В 1980-е годы возник иной Обломов — в фильме Никиты Михалкова, взорвавшего устоявшиеся взгляды на роман И. Гончарова и заставившего вспомнить наше отечественное: «Что русскому полезно, то немцу смерть». А что же нынче, в конце века? Каков Обломов теперь в спектакле Влада Фурмана в театре «Русская Антреприза имени А. Миронова»?

Постановщик точно определил позицию, создав собственную сценическую редакцию романа и предварив ее своего рода эпиграфом: «Былина о сыне Земли русской. Сказание об одинокой русской душе, навсегда уснувшей, но явившей миру светлый сон о безнадежном счастье на кисельных берегах и молочных реках России». Былинные мотивы режиссер извлекает из снов Ильи Ильича, тех сказок, которые в детстве рассказывала ему няня — об Илье Муромце, что «сиднем сидел» 33 года... Так возникают в спектакле персонажи — Няня (Зоя Буряк) и два мужика-скомороха (Денис Буцкий и Дмитрий Исаев), своеобразные слуги просцениума и интерпретаторы событий: они и об опасности предупредят, и о быстротечности времени напомнят, и Илью Ильича пожурят. Действие трехактного спектакля развивается напористо, в каждом диалоге — энергия слова, в монологах — динамизм исповеди и страстная попытка доказать свою правоту.

Откуда эта страстность? Ведь жизнь в доме Обломова, что на Гороховой улице, течет, казалось бы, безмятежно. Но это только кажется: режиссер выстраивает многие сцены как поединки оппонентов, если не сказать — противников. Режиссерской фантазии Владу Фурману не занимать: пространство маленькой сцены остроумно использовано до последнего сантиметра — здесь «работают» люки, за полости огромного одеяла уходят персонажи, из «трюма» огромной кровати, словно из чулана, появляется Захар, в глубине сцены возникают то бескрайние дали, то прогулочные тропинки леса. Восточный халат Обломова превращается в ковер-самолет, когда он, окрыленный любовью к Ольге Ильинской, летит к ней на свидание. А чего стоит чемодан Штольца! Вы думаете, в нем батистовые рубашки и носки? Ничуть не бывало. Он весь напичкан аппаратурой: тут и прибор-автомат для бритья и умывания, и мини-телеграф...

Обломов и Штольц — два полюса, два мира, созданных по разным моделям. Режиссер подчеркивает эту разность даже графически: «горизонталь» — всегда лежащий или вальяжно раскинувшийся на сценическом одеяле Обломов и «вертикаль» — неизменно подтянутый, твердо стоящий обеими ногами на этой земле Штольц. Влад Фурман ставит зрителя перед трудным выбором: что же предпочесть сегодня — честное, верное сердце Обломова, это «природное золото», к которому не пристали ни ложь, ни грязь, или деловитость, пунктуальность и острый ум Штольца, для которого дело — прежде всего, а эмоции и сантименты — это уж потом, потом. А может быть, не противопоставлять их надо, а попытаться соединить в одно целое? Только возможно ли это?

«Обломов» обрекает зрителя на нелегкие размышления в поисках ответа на еще один вечный вопрос. Штольцы сегодня хлынули в Россию, основали фирмы и фирмочки, открыли совместные предприятия, да и Обломовы вроде бы встряхнулись от спячки и принялись за дело, а вот порядка в российской Обломовке как не было, так и нет.

Влад Фурман собрал в «Обломове» замечательный состав актеров. Это прежде всего Александр Чевычелов — трогательный, обаятельный и беззащитный Илья Ильич; Леонид Неведомский, чей Захар — законченный портрет русского слуги-няньки, до последнего преданного барину; Сергей Русскин, великолепно и нетрадиционно сыгравший Штольца, суховато-рационального, проницательного и умного дельца-хозяина; Ольга Самошина, которой так к лицу пришлась роль вдовы Пшеницыной, женщины редкой, неслышно и неспешно, без всякой надежды на вознаграждение посвятившей себя Обломову; Нелли Попова, представившая зрителю две ипостаси Ольги Ильинской — романтичной, мечтательной девушки и поскучневшей, словно увядшей супруги Штольца.

«Былинный» вариант «Обломова» (при всей неожиданности и небесспорности трактовки) привлекает внимание внутренней логикой и последовательностью исполнения режиссерского замысла.

Автор: Светлана Коломоец

Источник: «Невское время»

27 апреля 2000 года

Первый сезон на сцене петербургского театра «Русская антреприза имени Андрея Миронова» идет спектакль «Обломов» в сценической редакции и постановке Влада Фурмана. Знакомый со школьных лет роман Ивана Гончарова о лишнем человеке Илье Ильиче Обломове (родоначальнике негативного термина — обломовщина) в театральной трактовке претерпел значительную метаморфозу и превратился в «Былину о сыне Земли Русской. Сказание об одинокой русской душе, навсегда уснувшей, но явившей миру светлый сон о безнадежном счастье на кисельных берегах и молочных реках России...» Исполнитель главной роли Александр Чевычелов (на которого, кстати, режиссер и писал инсценировку романа) удивительно точно передает малейшие нюансы драматического существования своего героя. Его Обломов — большая удача талантливого, самобытного спектакля. Трогательный, милый, смешной, по-детски жестокий, требовательно-эгоистичный, трагически опустошенный — таков спектр драматических коллизий, которые претерпевает главный герой. И это требует от исполнителя по меньшей мере актерской незаурядности.

Александр Чевычелов закончил Воронежский государственный институт искусств (отделение актера театра и кино), работал в Курском драматическом театре, воронежском ТЮЗе, в Ленинградском театре под руководством Ларисы Малеванной, уже второй год он работает в труппе прославленного БДТ.

— Интересно, мечтают ли в детстве юноши сыграть Илью Обломова?

— Не могу с точностью сказать, что мечтал об этом, но интересный эпизод отроческих лет вспоминаю: родная тетушка, глядя на меня (а моим любимым занятием было лежа книжки читать), часто говорила: «Ну чисто Илюшенька Обломов!» Может быть, это и было предначертанием судьбы? А если серьезно, то, мне кажется, актеру свойственно стремиться сыграть многое и разное. Для меня важно чисто внешне представить себя в каком-то образе, и если я понимаю, что да, этот персонаж может быть таким, то уже могу искать в себе какие-то внутренние резервы, скрытые черты характера, поведения. Кому-то важно идти в построении образа от внутреннего к внешнему, а для меня — наоборот...

— Обломова сложно играть? Вы все время на сцене.

— Невероятно. Просто физически сложно. Только на репетицию первого акта у нас ушло три месяца. Репетировали, как это принято, в комнате, а когда перешли на сцену — просто все колени отбил. В первом акте декорация решена как большая лежанка, и герой практически не встает — то вальяжно отдыхает, то уморительно ползает, что-то отыскивая, то с чувством укладывается спать. Но как интересно играть! У нас замечательный коллектив — все такие талантливые, доброжелательные, душевные. Сколько интересных деталей подсказал мне Леонид Неведомский (Захар), а как доходчиво умеет растолковать задачи режиссера Нелли Попова (Ольга Ильинская), у нее просто дар педагога... Зоя Буряк, Оля Самошина, Сергей Русскин. Тут как-то разговорились и поняли, что хотим сыграть вместе еще что-нибудь. Этим же составом.

— Может быть, это издержки антрепризного театра?

— Может быть. Ведь люди собираются, чтобы с удовольствием, интересно поработать. Соглашаясь на роль, я уже знаю, кто будет моим партнером, и если меня что-то или кто-то не устраивает, всегда могу отказаться. И даже не объяснять причину. И обид здесь не будет. Есть возможность поработать вместе с теми, кто тебе интересен и дорог, и даже предложить что-то самому в плане постановки, и быть услышанным.

— В стационарном театре такое возможно?

— Наверное. Если это и возможно, то, думаю, это право нужно заслужить. А у меня в БДТ пока лишь спектакль «Бенгальские огни» на Малой сцене (его поставила Лариса Малеванная) и два ввода на Большую сцену — «Мещанин во дворянстве» и «Макбет». Да, еще играю в «Борисе Годунове».

— Кого?

— Вольного шляхтича. Про себя я эту роль (она совсем крошечная, практически «выросла» из массовки) называю — образ польского народа.

— А новое что-нибудь сейчас репетируете?

— Да. Но не в БДТ, а снова «на воле». В театре «Русская антреприза» имени Андрея Миронова. Тригорина в «Чайке». Ставит Сандро Товстоногов. Весной состоится премьера. Должно получиться интересно.

— Антреприза?

— Да. И мне кажется, что здесь более возможна удача (для актера), чем в стационарном театре с его огромной труппой и устоявшимися отношениями. Мы очень быстро становимся командой единомышленников, собираемся, съезжаемся из разных театров, работаем с удовольствием, бесконечно рады друг другу...

— Может быть, будущее именно за антрепризными театрами, а стационарные тихо уйдут в небытие?

— Да нет, думаю, должны быть и те, и другие. Для меня БДТ — это дом, где я живу и который мне дорог, а антреприза — это встречи с близким другом, по которому скучаю и которого всегда рад видеть.

Автор: Светлана Кудрявцева

Источник: «Петровский курьер»

15 октября 1999 года

В «Русской антрепризе имени Андрея Миронова» — премьера спектакля «Обломов» в постановке Влада Фурмана (не путать с Семеном!). Вполне возможно, что именно благодаря его интерпретации вы обнаружите, что «Обломов» в некотором смысле неплохая комедия.

Пышное «ложе» с пуховыми подушками, завладевшее всем сценическим пространством, оккупировал добродушный, инфантильный, донельзя ленивый молодой человек в исполнении Александра Чевычелoва. Этот актер БДТ назван театральной общественностью «лучшим Обломовым России». И не зря! Обломов Чевычелoва подлинно комичен в своей неподъемности, детской непосредственности и беспомощности, и в то же время он является воплощением истинно русской души, неприемлющей ложь и лицемерие, души справедливой и страдающей.

Вы получите море удовольствия от пикировки двух отъявленных лентяев: Ильи Ильича Обломова и его слуги Захара (народный артист России Леонид Неведомский), пытающихся переплюнуть один другого в искусстве ничегонеделания.

Источник: «Невское время»

9 июня 1999 г.

В театре «Русская антреприза имени Андрея Миронова» 10, 11 и 12 июня пройдут премьерные показы спектакля «Обломов» по одноименному роману И. А. Гончарова.

Этот спектакль — об одинокой русской душе, навсегда уснувшей, но явившей миру светлый сон о безнадежном счастье на кисельных берегах и молочных реках России. Постановку спектакля осуществил режиссер Влад Фурман. В роли Обломова — артист АБДТ им. Товстоногова Александр Чевычелов. В спектакле заняты артисты санкт-петербургских театров: народные артисты России Леонид Неведомский, Сергей Паршин, засл. артистка России Ольга Самошина, артисты Сергей Русский, Алексей Федькин, Нелли Попова, Анатолий Худолеев, Зоя Буряк, Дмитрий Исаев, Денис Буцкий.

В сентябре театр «Русская антреприза» откроет 12-й театральный сезон премьерой спектакля «Обломов», по завершении которого на площади Льва Толстого планируется акция «Пробуждение Ильи».