Пресса о спектакле «Как он лгал ее мужу»

Автор: Лена Вестергольм

Источник: «Театральный Петербург»

июль 2002 г.

Очень часто постановки по пьесам Бернарда Шоу на русской сцене смотрятся как исполнение танца живота в тулупе. Другая ментальность. И даже Оскар Уайльд русской душе ближе, чем острые экзерсисы великого насмешника. Его юмор, его рапирные реплики, его форма — все требует и особого стиля, и особой сценической стилистики. Когда непревзойденная Ирина Зарубина играла на сцене Театра комедии «Профессию миссис Уоррен» (пьесу весьма социальную), то играла, говорят, гениально. Но! По-русски. С русским размахом, нашими страстями и переживаниями. Что уж говорить о маленьких пустячках, об изящных театральных штучках.

Но Шоу на русской сцене не забывается. В «приливах-отливах» его драматургии на нашей сцене труднее проследить четкие периоды, как у Чехова, но то, что они есть, — несомненно. На сцене театра «Русская антреприза» имени А.Миронова премьера — «Как он лгал ее мужу...» по одноименной одноактовке. Правда, создатели спектакля — режиссер Тимур Насиров и артисты Мария Лаврова, Кирилл Датешидзе и Андрей Аршинников не стали скрывать своей ментальности и... соединили в одном спектакле двух гениев театра — Бернарда Шоу и Антона Чехова. «Как он лгал ее мужу» и рассказ «От нечего делать». И окантовали один и тот же сюжет тонкой «Интерлюдией» Шоу, намекнув нам, что все действие происходит в театре.

Режиссер Тимур Насиров — создатель известного в Питере (и хорошего) спектакля «Бру-га-га» (на Малой сцене нашего ТЮЗа). Он ставил «Оборванца» и «Трехгрошовку» (со студентами). Он ученик Григория Козлова (Козлов значится и руководителем новой постановки). И еще. Он очень похож на повзрослевшего Гарри Поттера.

— Тимур, кто тебя «втянул» в эту работу? Я знаю, что спектакль в Театре имени Миронова репетировался давно и с другим режиссером...

— Маша Лаврова поговорила с Григорием Козловым, и уже он порекомендовал меня. Мы встретились, поговорили, еще раз встретились, еще раз поговорили и начали репетировать. Сначала история была совсем другая. Чехов в спектакле возник позже. Сперва мы добавили только «Интерлюдию». Это был своеобразный «вход в театр» — вот мы покажем вам представление о том, как пытаются переделать и сломать совсем молодого человека. Собственно, и ломают. В каком-то смысле мне кажется, что это история самого Бернарда Шоу. Нет, так нельзя сказать. Это история человека, который имел какие-то идеалы. И вдруг, буквально в одночасье, все сломалось. В один час человек резко стал взрослым, и с тех пор для него закрыт доступ к нежности, к любви, к идеалам. К надежде. Все это, конечно, в человеке хранится, но теперь он этого никогда никому не покажет. Он стал абсолютно циничным, язвительным человеком. Он стал Бернардом Шоу. Вспомни отношение Шоу к Шекспиру. Ведь любил, нежно любил, но на публике всегда его ругал — говорил, что Шекспир бездарный автор.

А Чехов в спектакль попал как будто случайно. Как-то в разговоре, на репетиции внезапно возникло — стоп, а вот у Чехова в «От нечего делать» ведь про то же самое. И один сюжет (Шоу) вдруг как-то плавно перетек в другой, потому что сама пьеска Шоу прелестная, но маленькая. Это скетч. Она написана абсолютно в разговорном жанре, ее можно было бы играть перед занавесом. Герои изящно болтают, пикируются, но для спектакля этого мало. А Чехов заканчивает, договаривает, все как будто...

— Закругляет?

— Округляет. И потом просто Чехов — он ближе. С этими его фразами — «а любви-то и нет никакой...» Вот Кирилл Леонидович — один из лучших питерских артистов, с огромным потенциалом и репетирует-то, мне кажется, только из-за Чехова.

— А что, любовь есть?

— Она есть. Дело в том, что водевиль в чистом виде у нас не получается, потому что главный герой настолько честный, настолько искренний и каждую ситуацию принимает близко к сердцу.

В этом спектакле будет свое ружье (как у Чехова), механическое пианино, здесь серьезное переплетается с водевильным, нежное с циничным, искренность с розыгрышем. Границы розыгрыша и простодушия иногда кажутся размытыми, потому что над всем главенствует игра — театр.

— Люди живут совершенно нормально, но неискренне. Потому что искреннего человека можно обмануть. Они становятся жертвами, шутами. Быть искренним глупо. Просто глупо. Но это единственное, что делает человека неповторимым. А кругом сплошная ложь: мы говорим «здравствуйте», когда хочется послать к черту. И это кажется нор мальным. А если быть искренним — тогда не получится жизни. Вот странная какая штука. И спастись можно либо как Чехов — все понимать и закрывать глаза, в том числе на жену, либо как Шоу — иронией, язвительностью. А по-другому никак.

Любить тяжело. Но надо. Одной иронией не спасешься. У Тимура Насирова масса замечательных планов, в которых проступает его душа.

— Хочу поставить «Пчелку» Франса.

— А «Гарри Поттера»?

— Да. Но это не сказка. И в нашей литературе тоже есть такая книжка. Она называется «Мальчик со шпагой» Владислава Крапивина. Те же самые конфликты, те же самые герои. Только вместо магов и магглов — всадники и шпаги. И волшебство — совершенно не главное. Важен мир взрослых и детей, справедливость и несправедливость — в том числе и взрослых, и детей... Поэтому «Гарри Поттера» очень хочется поставить, но лучше поставить «Мальчика со шпагой».

Любовь — это «сон упоительный». Ложь — оружие-фокусник, лихо меняющий маски. Измена — лекарство от скуки. Ложь, любовь и измена — вот три вещи, что так беспокоят героев спектакля. Они по-английски изящно играют своими и чужими чувствами, по-русски рвут страсти в клочья, узнают себя в Чехове, и, танцуя под механическое пианино, аккомпанирующее им, как тапер немой «фильме», почему-то утверждают, что весь мир театр. И только щемящая нить оборванной связи длит и длит тихую ноту надежды на Любовь, Взаимность и Верность.

Автор: Ирина Рождественская

Источник: «Русский Журнал »

18 Октября 2002

Нажмите, чтобы увидеть большую картинку

Кирилл Датешидзе был и остается в петербургском театре «человеком из легенды» — так назвал его еще на рубеже 80-90-х критик Леонид Попов, и это положение не слишком изменилось за минувшее десятилетие. На вопрос, почему он не играет в двух-трех спектаклях каждого сезона, которые с его участием могли бы оказаться среди лучших в любом сезоне, — не знаю ответа. Есть, правда, еще режиссура и театральная педагогика, но что все это в сравнении с удовольствием видеть его на сцене. В спектакле театра «Русская антреприза» имени А.Миронова «Как он лгал ее мужу» он играет с тем избыточным дыханием большого артиста, которое само по себе создает и форму, и жанр представления. И, отдавая дань режиссуре «школы Козлова» (режиссер спектакля Тимур Насиров — ученик Григория Козлова, который значится художественным руководителем постановки), не могу не отметить, с какой готовностью она идет за артистом и «умирает» в нем.

Спектакль Насирова поставлен по двум маленьким пьесам Б. Шоу и короткому рассказу А.Чехова. Замысел оригинален. В «Интерлюдии» Шоу, которая в качестве пролога задает тему и жанр, супруга некоего театрального менеджера (Мария Лаврова), озабоченная успехом его речи перед публикой, предваряет ее (речь) деликатной подготовкой зала. Вслед за тем появляется сам менеджер (Кирилл Датешидзе), и в финале упомянутой речи взволнованно сообщает публике о двадцатилетии их с супругой совместной жизни. На этой торжественной ноте вступает вполне двусмысленный фривольный аккомпанемент, и следуют разыгранные один за другим два семейных адюльтера: «Как он лгал ее мужу» Шоу и «От нечего делать» Чехова. Повторяющие друг друга не только в составе действующих лиц, но и в том эффекте, который Шоу репликой своего героя, определил как переход от романтической юности к цинизму зрелого возраста за пятнадцать минут. Надо ли говорить, что содержание этих пятнадцати минут по-английски и по-русски весьма разнится. Но контрапункт Шоу и Чехова (который сам по себе содержателен, чеховские мотивы волновали Шоу и интерпретировались им) нужен был режиссеру не ради простого анекдота («однажды русский и англичанин...»), из этого контрапункта здесь извлекают богатые жанровые возможности. Роли жены и ее юного поклонника в обеих историях исполняют Мария Лаврова и Андрей Аршинников. Мужа играет Кирилл Датешидзе.

Это, конечно, его роль, его амплуа, обманутый муж — соло для баритона, а Датешидзе являет пример того редкого на драматической сцене баритона (представьте распев и шарм почти оперного голоса), который по всем оперным правилам «соединяет блеск и звонкость тенора с мощью и величавостью баса». Легкий скетч Шоу, разыгранный как по нотам в сопровождении кадров из первых киноопытов братьев Люмьер и музыки таперов, с появлением героя Датешидзе обретает полноту лирического мажора. Он эстет, этот Тэдди Бомпас, он был бы почти поэт, когда бы гурман в нем не победил поэта, — с поэзией в его исполнении происходит то же, что и с редким именем его жены (Аврора): «Рори моя, Рори!». Вот так же он читает стихи, посвященные миссис Бомпас ее любовником. Жалкая ложь бедного поэта — «не восхищаюсь Вашей супругой!» — вызывает в Тэдди волну нешуточного гнева, зато истиной он остается совершенно удовлетворен. Хороша и Аврора Марии Лавровой, настоящая Рори своего Тэдди «» есть от чего сойти с ума юному идеалисту (надо видеть, как рядом с Датешидзе замечательно заиграли оба его партнера). Но если ошарашенный Генри Эпджон артиста Аршинникова уходит со сцены с нотой уязвленного самолюбия и тоски по разрушенным идеалам, то глаза его собрата по несчастью Вани Щупальцева в финале «адюльтера по-русски» светятся неподдельным удивлением и почти восторгом. К которому примешано еще, кажется, и чисто актерское восхищение Андрея Аршинникова его партнером Датешидзе.

«Адюльтер по-русски» цепляет героев Шоу чеховской репликой про «лук в окрошке», — любовники жены приходят и уходят, а супружеская жизнь остается, как лук в окрошке (вызывает изжогу), в этом вполне солидарны Шоу и Чехов. Усевшись у камина, уютно закутавшись в плед, герой Датешидзе начинает читать рассказ про некоего Николая Андреевича Капитонова, нотариуса, постепенно входя в роль этого самого Капитонова, такого же баритона и сибарита (что значит: избалованного, по-английски — роскошью, а по-русски — ленью), который, застав супругу со студентом-репетитором, от нечего делать разыграл перед ним сцену в манере провинциальных трагиков. Примечательно, что роль жены в этой истории оказывается совсем ничтожной, Мария Лаврова находит для нее две-три просительных позы, плаксивую интонацию, искательный взгляд... и все, Анна Семеновна больше никого не заинтересует, откровения выпадают на долю ее супруга. Вогнав несчастного репетитора в дрожь сначала стенаниями о судьбе горячо любимой женщины, а потом репликой про дрянную бабенку, которая и гроша медного не стоит («Да она же жена Ваша!» — «Мало ли что...»), герой Датешидзе достает из недр раскрытого рояля (и струны в нем дрожали...) две рюмки с питием и преподает вконец оторопевшему студенту уроки жизненной философии.

Лет десять назад раб Ксанфий, которого Датешидзе играл в легендарных стукаловских «Лягушках», мог общаться со зрителем, лежа на спине и одной ногой придерживая падающего бога Диониса. Так и теперь — нотариус Капитонов, усадив рядом с собой на край авансцены Ваню Щупальцева, «одной ногой» «делает» и Ваню, и зал: «Вон Настя идет!» — и так и видишь эту Настю, зардевшуюся от мужских взглядов, и ведь понимают зрители, что тут всего лишь этюд на воображение, а все равно один за другим оборачиваются назад, желая посмотреть на эту «дуру — но ведь без претензий!». А Капитонов уже задел между прочим ту самую трезвую и грустную ноту «всего Чехова», от которой чуть не плачет расстроенный студент-репетитор: «Любви-то ведь никакой, а одна только шалость, скука». Но вот не знаю, кто здесь кого переиграл, Датешидзе ли Чехова, Чехов ли сам себя — или заявила свои права основанная на «грамматике любви» режиссура школы Козлова, — только глядит этот «бедный финик» на Капитонова, как Петруха на Верещагина.

Может, потому, что великолепный комический и драматический актер Кирилл Датешидзе по природе своей лирик и романтик (вот и рвется всегда пообщаться с залом глаза в глаза), и ритм чеховского короткого рассказа-эпизода разминается им в ритме чеховской же драматургии, по сути — поэзии. И сколько бы ни ерничал его Капитонов, пародийно вторя «Элегии» Шаляпина: «О-ой, где же вы, дни любви...», тема самого Датешидзе звучит той же «Элегией». Пропетой баритоном «Элегией» российского таланта, не реализующего себя в полную силу и меру по обстоятельствам то ли карьеры, то ли мировоззрения, то ли судьбы — но со всем присущим этому таланту пушкинско-чеховским диапазоном любви и скуки, от «Вчера я у...б Керн» — до «Я помню чудное мгновенье», от «Любви-то нет» — до «пяти пудов любви». Лук в окрошке, может, вечен, а любовь и поэзия — всего лишь чудные мгновенья, но только они и тянут сердце, эти «сладкие сны, юные грезы весны». Переходя на шепот, на манер закадычных друзей из «Иронии судьбы...» и в похожей мизансцене, Капитонов и Ваня упоенно вторят партии тенора: «Скажите, девушки, подружке вашей...».