Анекдот в анекдоте

Автор: Елена Енгалычева

Источник: «Бизнес сегодня»

апрель 2004 г.

«Каждый свой день начинаю с молитвы — не ешь Ева, яблоко, в яблоке - бритва...»

Анекдот в анекдоте в спектакле Санкт-Петербургского театра «Русская антреприза» имени Андрея Миронова «Гупёшка» по пьесе В.Сигарева в постановке Влада Фурмана. Премьера спектакля состоялась 8 июля 2003 года, но спектакль идёт так редко, что попасть на него считается большой удачей.

Василий Сигарев — самый молодой и знаменитый русский драматург. Лауреат престижнейших международных премий (больше шести), в том числе «Антибукера». В Москве с бешеным успехом идут «Пластилин» и «Чёрное молоко». В Петербурге его пьесы поставлены впервые и на правах первой постановки. Возможно, мы имеем дело с талантом уровня В.Шукшина, А.Вампилова, А.Володина (время покажет), но то, что сейчас эти пьесы актуальны и востребованы — это безусловный факт.

В основе «Гупёшки» — почти анекдот. То ли комедия, то ли трагедия — определил жанр автор. В образе Гупёшки постановщик увидел образ России.

Анекдотичной и символичной была та случайность, по которой спектакль «Счастливчик» был заменен на «Гупёшку» в канун международного женского праздника. Краткая энциклопедическая справка: «Гупёшка», производное от названия рыбки «Гуппи» (Lebistes rtticuiates). Рыба семейства пецилид, отр. карпозубых. Окраска самцов — сочетание чёрного, красного, голубого тонов. Самочки - серенькие, иногда золотистые. Одна из самых популярных аквариумных рыбок».

В основе «как бы» анекдота лежит «как бы» любовный треугольник. Он действительно начинался с «как бы», и был обычной провокацией, но, как говорится, «факир был пьян...» и все очень смеялись. Первые 15 минут. Затем что-то стало проясняться, но то, что прояснялось, начинало тихонечко шокировать и заставляло внимательно следить, как нелепая ситуация превращается в настоящую психодраму.

Итак, «она звалась Тамара». А почему «Гупёшка»? Да муж так кличет. Потому как рыбки эти настолько неприхотливы, что выживают «даже в канализации». Она, Тамара, живой тому пример. Правда, совсем не заразительный, потому как совершенно не понятно, как можно жить в такой изуродованности своего человеческого достоинства и считать это нормой? А потребность уважать себя и желание быть счастливой — грехом? И при этом боготворить своего мужа с собачьей преданностью? Хотя, иногда даже очень преданные четвероногие кусают или просто сбегают от своего жестокого хозяина.

Удивление и нежность вызывает образ героини, бесконечно трогательной, доверчивой и очень женственной, в исполнении актрисы Нелли Поповой. А что касается Лёнички, то хочется, последовав примеру автора, открыть справочник, например, «Лекарственные растения» (Пастушенкова Л.В.) и сказать герою приблизительно следующее: «Слушай, ты, Истод обыкновенный, иди-ка ты хвощ собирать, аконит ты хренов». Актёра Михаила Разумовского, исполняющего роль Лёнички, было искренне жаль. Его образ, хотя и очень органичный, совсем не отождествлялся с его личностью, к счастью. А «герой-любовник» Паша настолько идентичен с исполнителем (засл. арт. России Евгением Барановым), что это даже несколько пугает. Идеальный? Хотя нет, кабель с завода упёр — уже радует. Вообще, очень хотелось узнать, с какими чувствами воспринимали всё происходящее мужчины в зале?

Когда «женская половина» в кулуарах начала «копать вглубь», то образовалась длинная канава, которая стала плавно подниматься вверх, к Создателю, где прародители наши «вместе жили, вместе ели...», и превращаться в очень крутую горку какого-то грандиозного аквапарка, с которой Господь спустил обоих прародителей за своеволие и своенравие. Не сиделось им в райских кущах. И, казалось бы, за свершенный грех ответственность «делится на два», по меньшей мере. Да нет, «к чему играть в демократию». Адам, конечно, как первый и ближе к Богу, «был не прав». Но привычка искать крайнего, видимо, присуща нам издревле, вот и несёт женщина крест свой за двоих, расплачиваясь за все грехи человечества со времен своей прародительницы.

Вот такие «весёлые» мысли возникают после просмотра спектакля «Гупёшка», в основе которой — «почти анекдот».      

Автор: Лена Вестергольм

Источник: «Театральный Петербург» №12 (54)

июль 2003 г.

Впервые на петербургской сцене в театральном проекте Рудольфа Фурманова «Два вечера — две премьеры» с 7 по 10 июля 2003 года (далее с 18 по 21, 24, 25 июля 2003 года) в два вечера пройдут премьеры спектаклей по пьесам 26-летнего драматурга Василия Сигарева «Гупёшка» и «Похищение». Авторы проекта: Рудольф Фурманов, Василий Сигарев, Влад Фурман, Валерий Гришко.

Нынешний, 15-й по счету, сезон Театр «Русская антреприза» имени Андрея Миронова юбилейным не считал. И красивых планов не строил. Влад Фурман (главный режиссёр театра) снимал «Бандитский Петербург» (который 4, 5, 6), а потом поставил спектакль, правда, не в своем родном театре — в Петрозаводске. «Стеклянный зверинец». А отец-основатель Р.Д.Фурманов, после сериала Дмитрия Светозарова «По имени Барон» (получившего сразу две «Тэфи»), нон-стоп отснялся в 10 ролях в новом сериале г-на Светозарова «Танцор». (Эта эпопея уже получила достаточное освещение в СМИ, растиражировав фотографии Р.Д. в роли Кармен и Дьявола и увенчав Рудольфа Давыдовича титулом «многоликий наш»).

С декабря 2002 года в театре прошли три премьеры. Валерий Гришко выпустил «Колдуна» по роману Э.Уоллеса, а Влад Фурман — вторую редакцию спектакля «Сорок первый» под названием «Роковая любовь» с Нелли Поповой и Михаилом Разумовским в главных ролях, посвятив спектакль памяти человека, с которым театр связывала настоящая дружба, — Анатолия Александровича Собчака. Этот спектакль и поражает, и вдохновляет. И режиссёрским рисунком, и актёрским дуэтом: «изящным и ироничным Михаилом Разумовским и рыжей горластой клоунессой Нелли Поповой», как пишут критики. Кто-то видит в этом спектакле превращение машины для убийства в женщину. Кто-то — преображающую силу любви, которая и превращает Марютку в Марию. А иначе каким образом, без воздействия сильнейшего пробуждающего и преображающего чувства, как любовь, подобное превращение могло произойти? «Может, потому, что узкая, уходящая в необозримую высь площадка «Антрепризы» напоминает готический собор, может, еще почему, но незатейливый трюк — взмывающая в небо белым голубком душа Говорухи-Отрока — воспринимается как чудо, простое и сильное», — уже написал о спектакле Фурмана журнал «Календарь». Слава Богу, что Р.Д.Фурманов всё-таки настоял на второй редакции. И уговорил Разумовского. Чутье безошибочное.

Когда Г.А. Товстоногов-младший поставил спектакль «Входит свободный человек» Т.Стоппарда, подбирая материал по спектаклю, в Интернете театр обнаружил заметку под таким же названием. Но речь там шла не о Стоппарде, а о молодом драматурге Василии Сигареве, которому сам Том Стоппард вручал премию.

Василий Сигарев — самый молодой и самый модный русский драматург. За рубежом. Лауреат престижнейших международных премий (больше шести), в том числе премии «Антибукер», не говоря уже о всевозможных «Дебютах», «Эвриках» и «Новых стилях». Ученик Коляды. Любимчик Стоппарда. В Москве с бешеным успехом идут пьесы Сигарева «Пластилин» и «Чёрное молоко». В Петербурге, как водится, принято долго крутить носом.

В театр «Русская антреприза» очень легко залетают сюжеты. Особенно, когда их не ждешь. И ухитряются складываться в отличные театральные истории. На Сигарева «подсели» сразу. И влюбились. С Сигаревым в театре приключились настоящие театральные истории. Выбирали страстно. Валерий Гришко загорелся «Детектором лжи» на Горина, Фурманова и Наталью Данилову. Уже была читка, актёры «кололись» от смеха, режиссёр видел глубины и восхищался фонетикой автора. Но автора не было. Нигде. Театр звонил в Москву, в «Современник», звонил по указанным в Интернете телефонам в Нижний Тагил (указаны, но молчат), домой драматургу Н.Коляде и наконец написал письмо прямо на личный сайт Василия Владимировича. Автор прозвонился 1 мая, когда все были на дачах. Он сидел один, в редакции журнала «Урал» (заместителем которого является), писал для МХАТа инсценировку «Парфюмера» и рассказал, что телефонов у него нет никаких, в том числе и мобильных. С интересом выслушал всё, что ему поведал влюблеённый в него театр, и тактично сообщил, что пьесу «Детектор лжи» поставить никак нельзя, потому что у Станислава Садальского на неё права. На три года. В Москве и Питере. Но он попробует... С Садальским решили не связываться, потому что Сигарев сказал, что пьес у него хватит на всех. Стоически пережив расставание с «Детектором» (что и говорить, пьеса чудная), не последний питерский режиссер Валерий Викторович Гришко каждое утро начинал с того, что приезжал в театр с новой пьесой Сигарева. И с твёрдым намерением ставить именно её.

Он привозил «Фантомные боли», думал над «Любовью у сливного бачка», всерьёз видел в «Замочной скважине» перекличку с Гоголем и Достоевским и хотел сделать из Р.Д.Фурманова чуть ли не Поприщина пополам с Федором Карамазовым. Обошлось. Наконец, Гришко влюбился в «Гупёшку». Нет, кажется, не так. Влюбился раньше, но отдал пьесу Владу Фурману. А сам загрустил. «Вы всё читали?» — пристрастно допрашивал Р.Д.Фурманов своих сотрудников. «Больше нет», — отвечал печально Гришко, — одни инсценировки, «Метель» там. «Пышка»...» «Еще! — упрямо допытывался худрук, — быть не может. Выводи, давай, входи в Интернет, всё печатай! — активизировал он свою литчасть. — Нет, не эту, не эту, — замахал он руками, когда из принтера полезла «Пышка», — последнюю, как её, «Киднеппинг», «Вождя краснокожих», давай, тащи!» «Это по О. Генри», — капризно возражал Гришко, всё еще лелея надежду поставить на худрука «Замочную скважину». «Ничего не по О. Генри. Про артистов. Про цирк! Про Макакашу! — волновался худрук. — Нравится. Уже нравится. Чувствую! Макакаша! Обезьянка! То ли макака, то ли какаша! Замечательно!» «Ты посмотри в конец, — торопила режиссёра литчасть, — прочитай, как здорово! Они там все вместе! Всё хорошо!» — «Подожди, Макакаша, — важно отзывался Гришко, — я должен всё прочувствовать режиссёрски». И прочувствовал.

(Вообще, лучше не пытаться пересказывать сигаревские пьесы, получится нечто ужасное: герои то живут на кладбище, то им трамваем отрезают ноги, то, как героине «Гупёшки», подобно спящей красавице, колют пальчик иголкой, и, естественно, ни к чему хорошему это не приводит, ну и т.д. При этом, очень часто в патетические моменты, из носа героев вываливаются «козявки», а в унитазах плавает сами знаете что). «И ты будешь ставить этого чернушника?» — спросил один петербургский руководитель (театра) другого руководителя (театра, нашего). «Да! Причём две сразу!» — твердо ответил Р.Д.Фурманов,

И в конце 15-го театрального сезона, в преддверии 15-летия театра и 65-летия Р.Д.Фурманова, Театр имени Андрея Миронова выпускает сразу два спектакля. Одного автора. Друг за другом. В маленьком театре, с одной репетиционной комнатой, утром и вечером, сменяя друг друга, идут параллельные репетиции. Р.Д.Фурманов не любит слово «проект», особенно ему не нравится сочетание «театральный проект». Предпочитает — «акция». К открытию для театрального Петербурга имени Василия Сигарева Фурманов привлёк целое созвездие первоклассных театральных деятелей — художника Эмиля Капелюша, артистов М.Разумовского, В.Кухарешина, С.Паршина, Н.Попову, Н.Парашкину, Б.Хвошнянского (с последним Фурманов познакомился на съёмках «Агента национальной безопасности», снимался вместе в «Танцоре», после чего артист сам пришёл в театр, захотев работать).

Первая премьера Сигарева — «Гупёшка». Гупёшка — производное от рыбки гуппи. Такое прозвище у героини спектакля. В основе «Гупёшки» — почти анекдот. Он, Она, Муж в шкафу. В спектакле занято блистательное актерское трио. Михаил Разумовский, з.а.России Евгений Баранов. Рыбку по прозвищу Гуппи играет Нелли Попова. «То ли комедия, то ли трагедия», — определил жанр автор. Постановщика поразила сама история — любовь молодой женщины, замешанная на поразительной российской черте — полном самоуничижении (не путать с самоотречением). В образе Гупёшки постановщик увидел образ России. «Чернуху», доведенную до уровня великой трагедии. Эмиль Капелюш создал волшебное сценическое пространство, где впервые опробовал в оформлении технику печати изображений на тюле, и уникальное пространство, в котором поселил трёх современных героев.

Влад Фурман: Я никогда не читаю современную драматургию. А здесь сразу почувствовал что-то действительно вампиловское... У Сигарева есть боль. Боль автора. Чернуха? Первый раз слышу. «Пластилин» не читал. И даже не смотрел. И вообще не люблю чернуху. Ненавижу! Что такое чернуха? Мерзости человеческой жизни? Тогда — да! Они у Сигарева в квадрате! За что его и люблю. Как Достоевского. Чернуха, возведенная до уровня великой трагедии. Чернуха — это, когда живешь, не видя просвета. Если живете в г.., но не надо все вокруг называть г... Разберитесь! Чернуха, когда хотят показать, какие мы все аморальные уроды и подонки. Какие мы все убогие выродки. А важно в этом во всем увидеть то, что существуете конфликте с этой убогостью. Любовь к падшему. Она всё равно должна быть. У Достоевского это есть. У Сигарева это есть.

Что такое «Гупёшка»? Ой, не знаю. Я не люблю рассказывать. Как рассказать — ну, он, она, он. Она любит подонка. Страдает от него, а любит! Это поразительная российская черта — самоуничижение, отсутствие собственного достоинства. Самоуничижение нашего человека. Отсюда вся наша неустроенность. Не хватит даже ума подумать, что достойны чего-то большего. Ничто не может оправдать человека, живущего в скотских условиях. Нет, нет, нет! Нельзя, нельзя, нельзя так жить. Гупёшка — божественное создание, она Богом создана, всё ей дано, она все может, все преодолеет, в горящую избу войдет. Из-за любви к подонку. И будет пытаться радовать. И погибнет. Смысл, наверное, в том, что она прекрасный человек. И все мы — прекрасная нация. И не уважаем себя и свой труд. Гупёшка — это Россия. Лучшее, что есть в России, обречённое на гибель. Из-за отсутствия собственного достоинства. Эмиль Капелюш, потрясающий художник, всё это воплотил в своем оформлении. В общем, скучно не будет, это я гарантирую.

Вторая премьера Сигарева — «Похищение». «Пулевая», феерическая, абсолютно бенефисная комедия, парафраз рассказа О.Генри «Вождь краснокожих» — о двух цирковых актерах, на свою голову похитивших отчаянного рыжего мальчишку, чтобы выкупить цирк. Если прибавить, что в ролях клоунов выступят Анатолий Горин (клоун Толя Сундуков) и Валерий Кухарешин с Борисом Хвошнянским (они по очереди будут играть роль клоуна Шуры Короедова), Наталья Парашкина в роли мальчишки Савелия и сногсшибательный Сергей Иванович Паршин в роли Вована Чибиса, «нового русского», то море удовольствия вам гарантировано. Упоительная комедия. С волшебным авторским голосом.

Когда вы посмотрите спектакли Влада Фурмана «Гупёшка» и Валерия Гришко «Похищение», вам больше никогда не придет в голову называть Сигарева чернушным автором. Боль от сигаревских пьес — обжигающая. Свет, который они излучают, — сильнейший.

Театр закрывает свой 15-й сезон открытием имени Сигарева для театрального Петербурга. А новый сезон, в свой юбилейный год, начнет 3 сентября спектаклем «Мёртвые души», которому в этот день исполнится 10 лет. С них-то и начнётся в театре череда непрекращающихся юбилеев.

Автор: Елена Алексеева

Источник: «Планета Красота» 2003 г.

Под этим лозунгом прошел в Петербурге сезон 2002/2003 гг. Соперничество двух столиц — белокаменной и северной — приносит порой и положительные результаты. Несколько лет назад Питер сделал резкий рывок, и о петербургской режиссуре заговорили как о феномене. Вслед за театром Льва Додина права на лидерство начали оспаривать вчера еще никому не известные «мальчики» — Юрий Бутусов и Александр Галибин, Григорий Дитятковский и Виктор Крамер, Григорий Козлов и Владимир Туманов. Новая питерская генерация срывала аплодисменты, получала престижные премии. Спектакли, поставленные ими в Театре Ленсовета, «Балтийском доме», Театре на Литейном, БДТ и Александринке, зачастили на фестивали, а их авторов стали наперебой приглашать в московские театры. Эйфория, однако, длилась недолго, всего пару сезонов. То ли время, отпущенное на «провинциальный бум», закончилось, то ли у столичных жителей взыграло ретивое, но уже в минувшем сезоне невооруженным глазом видно: Москва вернула себе первые роли.

Архаисты и новаторы

На самом деле, все остались при своих интересах. Просто в бешеной гонке за лидерством несколько подзабылось традиционное распределение амплуа. Москва, хоть и женского рода, но по-мужски склонна к непостоянству, к донжуанскому поиску новых любимчиков, идей и ощущений. Петербург же, несмотря на репутацию «окна в Европу», стоит на охранительных позициях. Даже в его театральном авангардизме содержится немало констант — хорошо забытое старое используется в качестве новаций. Исключения, конечно, есть, но, как известно, на то они и исключения. В новейшей истории театра у питерской сцены миссия женская: быть на страже традиций, беречь устои, растить детей.

Главная же ценность, которую пока ещё удалось спасти в нашем городе, это репертуарный театр. Островом в океане антрепризы высится Малый драматический театр — Театр Европы. Артистов искушают выгодными ангажементами, режиссёров зовут не только в Москву, но и в другие столицы мира, сам худрук успевает за сезон поставить пару опер в Европе, но «каждый вечер, в час назначенный» играются спектакли. Выпускаются премьеры, идут занятия со студентами, делаются вводы в старые постановки, среди которых есть такие долгожители, как «Братья и сёстры» (1984) или «Звёзды на утреннем небе» (1988). Когда рождались эти работы Додина, никто бы не поверил, что этот возмутитель спокойствия, генерирующий дерзкие художественные идеи, с годами станет апологетом русского репертуарного театра. Под этим знаком вышла очередная чеховская премьера МДТ — «Дядя Ваня». Ведущие додинские артисты как раз успели достичь возраста героев. «Мне сорок лет!» — тихо удивляется Войницкий (Сергей Курышев), и публика удивляется вместе с актёром. Как быстро время пролетело! Про это, впрочем, Додин ставит не первый спектакль. Так же незаметно подкрадывалось неумолимое время к героям «Вишневого сада», которые сами себе всё еще казались мальчиками и девочками, а другие уже, не без основания, говорили про них: «Облезлый барин». «Дядя Ваня» сыгран звёздами МДТ, словно чисто актёрский спектакль. Кое-кто даже заподозрил постановщика в небрежности. Однако высший пилотаж для режиссёра, если помните, «умереть в актёрах». Что Додин, собственно, делает всегда, но столь демонстративно — чуть ли не впервые. Правда, если приглядеться, «уши» всё равно торчат: похоронив героев под стогами сена, театр и здесь поет свою старую песню о главном.

Тени незабытых предков

Верность традициям Театра Ленсовета доказывал в минувшем сезоне и Владислав Пази. Тряхнув стариной, его артисты осилили самые настоящие оперные партии в музыкальной версии романа Достоевского «Униженные и оскорблённые» (композитор Александр Журбин). Студенты с не меньшим мастерством поют и пляшут в мюзикле «Кабаре». А кульминацией сезона стал спектакль «Фредерик, или Бульвар преступлений», в котором режиссёр и ведущие мастера-ленсоветовцы (Сергей Мигицко, Лариса Луппиан, Семен Стругачев, Евгений Баранов) не только признаются в любви к театру как виду искусства и форме существования. Они выступают защитниками и певцами своего родного театра, вызывая к жизни его изменчивые тени, о которых некогда пела с той же сцены Алиса Фрейндлих. У театра были даже планы заполучить бывшую примадонну в один из мюзиклов, но пока, увы, не удалось. Поклон 1970-м отвесил и Александр Галибин, поставивший в Театре на Литейном старую пьесу Александра Володина «С любимыми не расставайтесь». Герои, похожие на персонажей «Шербурских зонтиков», щеголяют в мини-юбках и брюках-клёш, поют песенки советских композиторов, топчутся в квадратных метрах советских же стереотипов, которые способны были не только разлучить любимых, но и завести их в психушку. В качестве реплики режиссёр включил в ткань спектакля ключевую сцену из легендарной постановки Геннадия Опоркова в исполнении той же Инны Слободской, что играла тридцать лет назад. «Женщина с перегородкой» — это осколок искусства и кусок жизни той поры. Кто-то назовет приём постмодернистским, кто-то традиционалистским. Впрочем, здесь главное, что Галибин верен сам себе: в «Трёх сестрах» чуть не десятилетней давности, на той же сцене, он прервал действие фрагментом фонограммы из мхатовского спектакля.

Ещё одну пьесу нашей общей театральной юности поставил в МДТ — Театре Европы Владимир Туманов. «Утиная охота» Александра Вампилова родом из того же времени «полетов во сне и наяву». Советскому Печорину по фамилии Зилов режиссёр протягивает руку из XXI столетия: Ирина в спектакле — это девочка-мечта, рыжее чудо, какого быть не могло в вампиловской провинции. Но одиночество героя неизбывно, свою утиную охоту он не в состоянии разделить даже с любимой... В плену любимых тем и образов остался и Лев Стукалов, возглавляющий самый молодой в Питере «Наш театр». Кажется, в третий раз вернулся режиссёр к роману «Игрок», поставив его, однако, в манере сегодняшнего дня. Не о любви, а о страсти к игре его спектакль. Раздвоив главного героя на черную и белую половинки (г-н Зеро и Алексей), постановщик обоих возвел к тени пушкинского Германна, а Полину с Бабуленькой не без иронии сделал наследницами Графини. Игровым моментом стала даже проза Достоевского, куски которой в первозданном виде наслаиваются на драматические диалоги. Архаикой такой подход не назовешь, но можно почувствовать перекличку с учителем — Г.А. Товстоноговым, который тоже любил экспериментировать с романной формой.

Вместо «Пяти вечеров»

Соревнование между Москвой и Петербургом придумали, конечно, критики, а не практики. Но разницу в мироощущениях нельзя не почувствовать. И если в прошедшем сезоне столичная сцена обошла питерскую на два корпуса, то прежде всего за счет стремительности, с которой кипит жизнь в мегаполисе. Высокомерная позиция служителя муз имеет свои издержки.

Скажем, театр без современной пьесы — это нонсенс. Однако питерская сцена вот уже несколько лет благополучно обходится без драматургии соотечественников и современников. В прошлом сезоне самыми свежими пьесами были «Московский хор» Людмилы Петрушевской двадцатилетней давности (МДТ) и «Бесприданник» Людмилы Разумовской (Театр Балтийского флота). Этим летом засилью русской и советской классики противопоставлен был один-единственный автор — Василий Сигарев (уже открытый Москвой). Зато театр с обманчивым названием «Русская антреприза» поставил сразу две его пьесы. Влад Фурман выбрал трагифарс «Гупёшка», а Валерий Гришко — комедию «Похищение». Но если москвичи предпочитали вещи экстремальные («Пластилин» и «Чёрное молоко»), то питерцев в драматургии Сигарева подкупило именно отдаленное сходство с Володиным и Вампиловым. Атмосферой «Пяти вечеров» и «Провинциальных анекдотов» повеяло от сочинений молодого екатеринбуржца. Камерные истории, без — упаси Боже! — какого-либо пафоса оказались хороши как раз соразмерностью небольшой сцене. Для них, по существу, не требуется никаких постановочных ухищрений — только актёрский ансамбль. Так питерский театр адаптирует новейшую драму, добиваясь при этом максимального эффекта. Простая история про забитое существо, которое муж нарек Гупёшкой (уменьшительное от рыбки «гуппи»), начинаясь как забавный анекдот, перерастает в безысходную трагедию. А пародия на «Вождя краснокожих» О.Генри становится трогательным рассказом-мечтой артистов о любви к своей профессии.

Собственно, под этим сюжетом, как и под лейтмотивами «Бульвара преступлений», могли бы подписаться многие актёры и режиссёры Петербурга. Все они отпетые и неизлечимые театроцентристы. Искусство было и остается на берегах Невы выше жизни. Наверное, потому никто и не бежит вприпрыжку за злобой дня.

Автор: Марина Орлова 

Источник: «Официальный сайт Санкт-Петербургского театра „Русская антреприза” им.А.Миронова»

7 июля 2003 г.

Свалился с Луны и не ушибся. А наоборот, очень мягко приземлился на театр «Royal Cort», на сцене которого играли Мадонна, Гвинет Пэлтроу, Николь Кидман.

Драматический театр начинается с драмы — на то он и драматический. И современный драматический театр требует подпитки именно современной драматургией. Иначе — тысячи фантазий на тему «Чайки», что и происходит. Но вот началось-таки вторжение «молодой современной драматургии» на театральные подмостки Петербурга. Приехал стильный тихий юноша из Екатеринбурга. Титулованный. За пьесу «Пластилин» этот юноша был удостоен самой престижной театральной премии Великобритании Evening Standard Award в номинации «самый многообещающий драматург». За тот же «Пластилин» —премий «Антибуккер» и «Дебют».

Зовут «самого многообещающего драматурга» Василий Сигарев. Ему всего двадцать шесть.Родился Сигарев в Верхней Салде, что в Свердловской области. Папа — электрик, а мама «где только не работала, какая-то текстильщица она».

Сигарев документирует свою эпоху, используя в пьесах те образы, которые окружали его с детства. А окружали его люди, которых бытовуха превратила в чудовищ, пожирающих друг друга. И все-таки, сигаревские чудовища в тайне ждут поцелуя принцессы, «другого мира, лучшего, светлого», в общем, того чуда, что вернет им человеческий облик.

— Многие твои пьесы базируются на семейных отношениях — расскажи о своих близких. Есть ли какие-то прототипы у твоих персонажей?

— Очень многое, конечно, с мамы, с папы списано. Мама иногда читает, материт меня жутко за то, что выставил ее на всеобщее обозрение. А это же интересно. Вот они там ругаются, а мне интересно наблюдать. Это смешно. Мне смешно, и я хочу, чтобы людям тоже было смешно

— Как ты учился в школе?

— Меня не хотели брать в старшие классы. Я чуть-ли не на коленях стоял, умолял, чтобы взяли. Но, когда я писал сочинения, их читали во всех классах. Я издевался над учителями — придумывал эпиграф и автора.«Читали такого автора?» «Да, читал» «А я не читал. Его не существует».А когда учился в пединституте на кафедре биологии и химии, сделал пластилиновый член, дал брату, он его в школе показал, за что был выгнан — это история из «Пластилина».Потом как-то увидел объявление «Объявляется набор. Преподавание ведется по программе литературного института им. Горького»…

— Писал в детстве стихи?

— Нет. Я писал песни всякие матерные. Подражал «Сектору газа». У нас была группа своя – мы стучали на кастрюлях и пели. А еще с самого детства писал рассказы, повести даже. Потом поступил в театральный институт к Коляде, Коляда сказал, что надо писать пьесы. Оп, а что это такое, спрашиваю. Вот тебе «Гамлет», почитай. Потом я написал пьесу «Метель» по Пушкину, и ее сразу же поставили. Я до этого в театре ни разу не был. Первый раз в театре я оказался на премьере своей пьесы. Я жил в городе, где не было театра, и не знал, что это такое.

— Ну и как тебе театр?

— Первый раз мне не понравилось, честное слово, то, что они делают с моим текстом. Дураки какие-то ходят, кривляются…

— Как можно писать для театра, и не знать что такое театр?

— Есть интуитивное чувство, когда знаешь, что по-другому это сделать нельзя. У меня все на интуиции. Единственное от чего интуиция не спасает — это от грамматических ошибок, а я их делаю очень много.

— Чему тебя научил Коляда?

— Научить писать невозможно. Он подопнул меня немного, дал толчок.

— Сейчас твои пьесы ставят в лондонском “Royal Cort”,тебе заказывают тексты европейские театры, не говоря уже о внимании столичной публике к «Пластилину» в постановке Кирилла Серебрянникова. Востребован, можно сказать знаменит…

— Меня узнают в каких-то местах. Ко мне подходят какие-то незнакомые люди, начинают спрашивать о чем-то. Нажмите, чтобы увидеть большую картинку А я бы не хотел, чтобы ко мне прислушивались, я не хочу иметь какое-то влияние на людей как личность. Я вообще-то не даю интервью. Чтобы это делать, надо чтобы что-нибудь случилось. В Екатеринбурге меня вообще никто не читает, и никто не считается со мной. Меня, например, не пускают в театр Драмы за хулиганство. Я прихожу иногда в театр и забираю с собой актеров на сабантуйчики, потом они на спектакли не выходят. Меня ни разу не приглашали в СТД, ни разу не приглашали в Союз писателей. Я и сам, в общем, не хочу, но ради приличия…Это я так жалуюсь. Я даже не могу телефон поставить в квартире. Я просил даже министра культуры. Было какое-то мероприятие. Я подошел. Мне сказали: обратитесь к помощнику, запишитесь на прием. Хожу, хожу, уже пол-года, телефон не могу выбить.

— Собираешься завоевать мир?

— Да нет, пока все мелко. Надо разобраться с текущими делами: закончить «Парфюмера», закончить спектакль «Черное молоко», который я ставлю в Екатеринбурге. Много всего в жизни. Не до грандиозных планов. Все само собой будет идти, если просто дело делать.

— Ты живешь в Екатеринбурге. Не думаешь о Лондоне, Москве, Петербурге?

— Нет, о Лондоне я точно не думаю. О Москве я подумываю какое-то время. В Москве — связи. В принципе, писать можно хоть на Луне.

— А как на счет Петербурга?

— Мы же дети каменных джунглей (я про себя говорю). Мне не очень привычно, комфортно в таких городах. Здесь всё не мое. Я это вижу, и это другое, чье-то чужое. Я бы не смог здесь жить. Нет, я бы привык, конечно, но вот так вот решиться и приехать сюда было-бы очень трудно. Вычурная архитектура. Авторская. Для меня все дома здесь похожи один на другой. Красиво, конечно, но это не моя красота. Я, например, не люблю классические картины. Хожу по Национальной Галерее в Лондоне и не могу понять, почему любят люди это искусство, в обморок падают. Я люблю Гойю, например. Потому что в его образах, в его портретах есть такая сила…А Леонардо да Винчи я не понимаю. Не понимаю, от чего тут люди прутся…Я люблю по магазинам ходить. В Лондоне я пять дней подряд ездил на Оксфорд стрит, и ходил, ходил, ходил по магазинам. Я люблю долго выбирать одежду. Даже когда по Национальной галерее хожу, думаю — да, пойду я, лучше на Оксфорд стрит.

Да…Искусство делают не эстеты, эстеты его смакуют, перетирают , критикуют, в общем. И вот вам доказательство. Сигарев, похоже, действительно свалился с Луны. С чёрной такой Луны, на которой обитают несчастные люди, сами не понимающие, насколько они несчастны.

— Тебя часто называют «чернушником». Скажи, где она, эта грань между чернухой и «правдой жизни»?

— Живут же люди, и в них есть и черное, и белое, а если из человека вычленять только хорошее, только светлое, показывать такие одногранные, плоские, фанерные манекены — это будет уже «белуха», вот и все. Для меня главное в искусстве, чтобы все было объемно. И если ты описываешь человека, это должна быть уже целая вселенная.

— Расскажи, о своих приоритетах в современной литературе…

— Я этого сделать не смогу потому, что я не много читаю. Из того, что читал — Михаил Кононов, «Голая Пионерка».

— А «Войну и мир» читал?

— Нет. Я пытался, но не получилось.

— Ты сейчас делаешь для МХАТа инсценировку по «Парфюмеру»…*

— Я никогда не делаю инсценировку. Я пишу свою пьесу из того, что есть. В данном случае – это «Парфюмер» Зюскинда. Для меня самое главное — то, чего нет в «Парфюмере» Зюскинда. Герой Зюскинда — эдакий злодей. Я же показываю гения, который живет в другом измерении, нежели чем мы, и когда это измерение накладывается на наше, то вдруг наша жизнь становится иной, странной. А гений в нашем измерении существовать не может. И когда его съедает это измерение, то наш мир становится пустым и плоским. А, на самом деле, когда я пишу, то я просто рассказываю историю. Я — рассказчик. А все эти идеи уже приходится придумывать позже.

Пьесы Сигарева нашли себе место в театре «Русская fнтреприза» им. Андрея Миронова. Труппа закрывает сезон проектом «Василий Сигарев. Два вечера — две премьеры». Первый спектакль, «Гупёшка», поставлен Владом Фурманом по самой неожиданной, тяготеющей к театру абсурда пьесе Сигарева. А «Похищение» — просто весёлая чёрная комедия, в лучших традициях этого жанра.

Сигарева стоит просто читать, ведь значительное место в его пьесах отведено комментариям, которые практически невозможно адаптировать к сцене (разве что впрямую, как это сделал Валерий Гришко в спектакле «Похищение»)

Говорят, что Сигарев вернул на сцену современную жизнь. Не знаю, не знаю, насколько она современна. Малиновые пиджаки и челноки — персонажи вчерашнего дня. Вымерли они уже, улетели на «чёрную луну». Зато, есть в его пьесах что-то, что сам автор называет «свыше». Что-то, благодаря чему прощаешь автору и ненормативную лексику, и зверский натурализм, бьющий по нервам, и пафосный катарсис, и жизнеописания, вызывающие стойкое отвращение к человекообразным.**

Пьесы Сигарева можно прочитать, зайдя на Персональный сайт драматурга http://sigarev.narod.ru/. Слабонервным противопоказано.

Примечания администратора сайта Лены Вестергольм

*Инсценировку Василия Сигарева «Парфюмер», над которой он начинал работу летом 2003 года для МХАТа, сегодня тоже можно прочитать на его сайте, с пометкой «не для постановки в театрах» .

** Настоящее интервью Мариши Орловой было подготовлено для журнала «Активист», однако, опубликовано не было. Впервые публикуется на страницах нашего сайта.

Автор: Юлия Семёнова 

Источник: «Официальный сайт Санкт-Петербургского театра „Русская антреприза” им.А.Миронова»

7 июля 2003 г.

Василий Сигарев. Или Сигарев? Сигарев, Сигарев. Фамилию этого драматурга еще называют сбивчиво — не знают, как правильно будет. Он не просто пользуется популярностью, он уже гремит. Между прочим, лауреат шести престижных международных премий, автор более пятнадцати пьес — в свои-то двадцать шесть, — постановки которых идут и в Европе, и России. А наш заспанный городишка (почти по Гоголю получается) всё ещё ничего не слышит. Точнее, звон какой-то идёт (шумок легонькой), но вот где? В Петербурге критика канючит: «Нет, мол, у нас хорошей современной драматургии, подайте нам ее сюда на растерзание! Ну, подайте!.. Люди вы или кто?» И подали. «Василий Сигарев. Два вечера — два спектакля» — акция в «Русской антрепризе» имени Андрея Миронова. Первый — «Гупёшка» (премьера — 7 июля, постановка — Влад Фурман), второй — «Похищение» (премьера на следующий день, постановка — Валерий Гришко). О долгой сценической жизни данных постановок пока рано говорить, да и не к месту это. Сейчас мнение самого драматурга, наверное, прежде всего.

— Вчера* (*7 июля 2003 года) была пресс-конференция, и у Вас спросили про «Гупёшку»: то ли комедия, то ли трагедия. Вы ответили, что каждый спектакль может носить такой жанр, то есть ответили неопределенно. Но, тем не менее, чего же всё-таки больше в ваших пьесах, оптимизма или пессимизма? Света или темноты?

— То ли комедия, то ли трагедия — это наша жизнь, и не знаешь, что делать: то ли смеяться, то ли плакать. Смотришь на ситуацию и думаешь: вроде смешно… Вот, допустим… Дядька в белой горячке отпилил себе ногу – это же так страшно! Но я сижу и смеюсь почему-то. С одной стороны жутко, с другой – смешно. Может быть, у меня смех такой нездоровый? Но юмор должен обязательно присутствовать в любой пьесе. Без юмора нет театра, и драматургии тем более.

— Следуете ли Вы традициям?

— Я думаю, традиция просто в крови у нас… Традиция — это ведь не то, что ты прочитал, а то, что ты прожил. То есть наша жизнь — такая, что я не могу писать по-другому, как другой писатель. Если я пишу как Гоголь, значит, это не Гоголь меня научил, это жизнь сперва научила Гоголя, а потом научила меня.

— Можете ли Вы сказать, каков герой Вашей драматургии?

— Любимый герой — это, конечно, Максим из пьесы «Пластилин». Потому что он — это в чем-то я, мои близкие, друзья, самое дорогое, что есть во мне, в близких мне людях. А если говорить о каких-то общих чертах характера, о таком персонаже, который мог бы вас представить как драматурга? Это человек, который, может быть, в чем-то слабый, но он сильнее этого мира в своей Вселенной, в своей сути. Через свое тело, через свои внешние проявления он не может никак этого показать. Вы работаете не только как драматург, но и как режиссер. А что вы ставите, если не секрет? Я ставлю пьесу «Черное молоко». Свою пьесу? Почему не произведение другого автора? История так сложилась, что в екатеринбургском театре решили поставить мою пьесу «Черное молоко». Я им так и сказал, что не хочу, чтобы они испортили мне репутацию. Тогда я предложил им: «Давайте я поставлю пьесу сам». Вот так я стал режиссером. То есть, можно сказать, вы избрали режиссерское поприще несознательно? Да! Я потом вдруг испугался: «Как я буду ставить?!» И как выкрутились из ситуации? Легко ли проходили репетиции, ведь прежде всего нужно было придумать решение спектакля, тем более по собственной пьесе? Конечно! Но я придумал решение, придумал там еще много чего и пришел на репетиции. У нас пока прошло четыре репетиции всего лишь… Мы еще разбираем пьесу. И я сижу рядом с людьми, которые старше меня лет на двадцать — я там самый младший. Вот я сижу там и рассказываю им о жизни. И неудобно почему-то становится: они же прожили дольше, у них больше опыта, а они сидят тебя и слушают и тебе верят (смеется). Я, конечно, понимаю, что нельзя загадывать так надолго, но есть в планах привезти потом этот спектакль в Петербург? Ну… Я заканчиваю свою работу и все. Не буду заниматься судьбой спектакля. Может быть, как-то буду помогать… Но чтобы там договариваться о приезде на гастроли — нет, ведь это все театральные дела. А не видели ли Вы себя больше режиссером, чем драматургом? Нет, нет, нет! Я поставлю сейчас спектакль – посмотрим, что получится, и только потом можно будет об этом говорить. Как Вы считаете, в каких отношениях находятся драматургия и театр? Понятно, как драматургия влияет на театральное искусство. Но происходит ли обратный процесс? Обратный процесс? Все равно есть какой-то. Только я стараюсь из себя это гнать. Но, тем не менее, смотришь, что в театрах востребовано, и, конечно же, приходят заказы от режиссеров. Тяжело работать по заказу? Да нет, так же. Для меня заказ — это… Мне говорят, допустим: «Напиши пьесу «Пышка». Пожалуйста. Я уже вижу историю, просто свою историю вот в этом материале, в этой ситуации. И туда я забрасываю своих героев, свои какие-то идеи. То есть Вы просто берете костяк произведения, а все остальное — свое… Конечно, конечно! И то, что это заказ, меня не смущает.

— Вы — автор-одиночка. Не возникало желания поработать с кем-нибудь в соавторстве?

— Я работал в соавторстве. С Олегом Богаевым, тоже молодым драматургом. Сидели, прикалывались, ржали. А вот написать что-нибудь не по приколу… А-а! Нет, нет! Это мое личное, я туда никого не пускаю. Есть расхожее мнение, что режиссеры в большинстве своем не смотрят спектаклей своих коллег. А драматурги читают пьесы других современных драматургов? Я читаю. Может быть, назовете имена, которые особенно Вам импонируют? Олег Богаев, его последняя пьеса «Башмачник». Ваши пьесы поставлены на Западе. Что именно? «Пластилин», «Чёрное молоко»… Были ли какие-нибудь сложности с постановкой пьес заграницей? Ведь в своих произведениях Вы используете много сленга? А это уже сложности с переводом. Перевести адекватно, действительно, сложно. Как выходили из этой ситуации? Переводчик всегда находит какие-то варианты, я думаю. Вот сейчас переводят мою пьесу «Божьи коровки возвращаются на землю», и моя переводчица присылает мне письма – там столько вопросов! Я ей просто объясняю, что я имею в виду.

— Как выдумаете, почему Западу может быть интересна наша драматургия? То есть смогут ли люди с тем менталитетом понять Россию? Но ведь есть же человеческая сущность — она у всех одинаковая. Такой тоже общий вопрос родился. Вообще Ваши пьесы — они о чем?

— О людях. Я рассказчик. Я не придумываю себе ничего. Произошла какая-то история, мне охота ее рассказать — вот и всё. Я не ставлю себе никаких глобальных целей.

— О Вас много говорят, Вы знамениты. Почему тогда Ваши пьесы пришли в Петербург только после того, как были поставлены и на Западе, и в российской глубинке? А что вообще поставлено из современной драматургии в Петербурге?

— Просто, я, наверное, самый первый из современных драматургов, который пришел сюда. Можно, конечно, учесть Петрушевскую. Но «Московский хор» — пьеса, написанная давно… Есть ещё детские авторы.

— То есть Петербург чем-то отличается от других городов?

— Видимо, да. Связано, наверное, с тем, что здесь культурные корни огромные. Петербург менее восприимчив к современной драматургии, чем другие города, чем Запад? Современная драматургия – в ней всё-таки меньше искусства в общепринятом понимании этого слова. Если «искусство» — это красивое слово для Петербурга. Если «уродливо», то для эстетов это уже некрасиво. Для меня красиво чаще слово вовсе неприличное, я не могу писать диалоги людям литературным языком, потому что это неправда. Когда люди говорят литературным языком, мне не нравится, потому что в этом уже есть какая-то неестественность. Не может быть такого, чтобы человек специально нарабатывал свою речь, ведь речь должна быть настоящей.

— Как Вам вчерашний спектакль (имеется в виду «Гупешка», премьера которой состоялась 7 июня 2003 года)?

— Замечательно просто. Это один из лучших спектаклей, которые я видел. Впечатления самые-самые… Я даже не могу сказать, я не умею говорить о своих впечатлениях. Но это классный спектакль.

— Вопрос не по делу. Вы можете определить, в чем секрет Вашего успеха? То есть, чем Вы «покупаете» зрителя.

— Я, наверное, один из драматургов, который умеет передать живое слово. Это очень сложно на самом деле. Но я начинаю хвалить себя… Всё-всё! В пьесе живой язык очень важен. Я на самом деле не люблю многословие.

— Это видно: в Ваших пьесах монологов практически нет.

— Монологи я терпеть не могу по той причине, что это говорильня, и ничего не происходит.

— Есть ли какие-то планы постановок на телевидении, радио?..

— Планов было много, и, может быть… Но я, тьфу-тьфу-тьфу, (плюет через плечо) не хочу об этом говорить… Но… нет, всё-таки немного скажу. Были разговоры в Лондоне. Мне намекали, что, может быть, по моей пьесе «Пластилин» будет сделан фильм. И, возможно, вроде бы даже режиссером будет Эмир Кустурица.

— Дай Бог Вам удачи. Будем держать за Вас кулаки… У Вас есть сайт в Интернете. Читаете ли Вы Гостевую книгу и отвечаете ли на вопросы?

— Иногда да, иногда нет. Если люди просто прикалываются, — а это сразу видно, — то, естественно, не отвечаю.

— И, наверное, последний вопрос. Тяжело ли быть драматургом, и почему Вы избрали для себя именно это поприще?

— Драматургом быть так хорошо! Наверное, это самая лучшая профессия в мире.

Особая благодарность за организацию интервью Елене Вестергольм, заведующей литературной частью «Русской антрепризы» имени Андрея Миронова.

Примечания редактора сайта  

* Настоящее интервью Юлии Семёновой  с Василием Сигаревым публикуется впервые на страницах нашего сайта.

Автор: Ирина Марчук

Источник: «Театральный Петербург», № 15 (54)

октябрь 2003 г. с.26-29 .

Василий Сигарев в театре  «Русская антреприза» им.А.Миронова. Июль 2003 года.

«Самый многообещающий драматург» — это не метафора. Это номинация премии, которую до Василия Сигарева получал лишь один русский — режиссер Юрий Любимов в 1983 году. Естественно, в другой номинации. Премии «Evening Standard Award» драматург Сигарев удостоен за пьесу «Пластилин», поставленную в лондонском театре «Ройял Корт», и вручал ее не больше не меньше. Том Стоппард, сказавший: «Если бы Достоевский жил в XXI веке, он написал бы «Пластилин». Но Достоевский в XXI веке не жил, и поэтому «Пластилин» написал Сигарев.

Василий Сигарев — 26-летний драматург. Родился в городе Верхняя Салда. Сейчас живет в Екатеринбурге. Автор — уже — шестнадцати пьес. Лауреат уже упоминавшейся «Evening Standard Award», а также таких премий, как «Дебют», «Анти-Букер», «Эврика». Его пьесы переведены на английский, немецкий, польский, сербский, финский, французский, датский, шведский, голландский и другие языки. Впечатляет, правда? Спектакли по его произведениям идут в Москве, с недавнего времени—в Петербурге (в Театре «Русская антреприза» в рамках театрального проекта недавно состоялась премьера сразу двух его пьес), а также в Волгограде, Омске, Екатеринбурге, Уфе, Тобольске, Лондоне и Берлине. Так что, естественно, когда Василий Сигарев приехал в Петербург на премьеру своих пьес — «Гупёшка» и «Похищение», — мы не могли не встретиться. А вообще-то, честно говоря, скорее странно, что мы встретились, — Сигарев был нарасхват, а потом в какой-то момент вообще потерялся-заблудился в наших почти лондонских туманах... Странно и то, что удалось поговорить, — в принципе он неразговорчив, да и потом — хороший драматург, как и хороший режиссер, уже все, что хотел сказать, сказал.

— Одна моя знакомая рассказывала, что после спектакля Кирилла Серебренникова по вашей пьесе «Пластилин» не могла спать, просыпалась по нескольку раз от ночных кошмаров. Отстаивая вашу пьесу «Чёрное молоко» (уже в разговоре с другим человеком) и выдвигая в качестве аргумента железное «это — жизнь», я столкнулась с достаточно серьезным неприятием моего, скажем так, приятия вашей драматургии. Знаете, у Бориса Виана в «Пене дней» есть такой диалог: «Такова жизнь», — сказал Шик. — «Нет», — сказал Колен». И как бы мне ни хотелось согласиться с Коленом и продержаться всю жизнь на позиции идеалистических представлений о жизни, я вынуждена признать, что всё написанное вами — и в «Пластилине», и в «Чёрном молоке», и в «Агасфере», и в «Божьих коровках» — увы, правда, и, увы, жизнь... Но где вы, совсем еще молодой человек, это увидели?

— Это — мой мир. «Пластилин» — так просто история из моего детства. Все детство и молодость я провел в этом мире. Герои написанных мною пьес — это мои друзья.

— Они — такие?

— Такие. И даже я — такой. Всё, о чем я пишу, пропущено через себя. В Верхней Салде, это город в Свердловской области, где я родился, действительно, все — такие, все — так живут. Они ни разу не были в Москве, ни разу не были за границей и — самое главное — никогда там не будут. Они спрашивают: «А правда, что в Москве метро есть? А что это такое?» Они идут с работы, заходят в пивнушку, выпивают там двести пятьдесят грамм, запивают их кружкой пива и... идут в следующую. А потом — спать. А утром опять на работу.

В одном тексте о Василии Сигареве я прочитала, что в ответ на слова в адрес «новой драмы», и в том числе в адрес его пьес: «Вы — школа чернушников», драматург ответил: «А вы — школа развлекушников». Драматургия Сигарева — драматургия шока. Как это ни странно, но, может быть, в чем-то он продолжатель идеи «театра жестокости» Антонена Арто, призывавшего к «театру, который разбудит наши нервы и наше сердце». Сегодня его пьесы даже на фоне фильмов последних лет XX века («Ненависть», «На игле», «Забавные игры»), казавшихся нам самыми жестокими, — сказки дядюшки Римуса и тетушки Гусыни. Его пьесы — это шокотерапия. Сигарев поворачивает нас лицом к жизни. К такой, какая она есть. Как бы мы ни пытались от нее отгородиться глянцевыми обложками «Вог», «Эль» и «Космополитен». Он говорит нам о том, о чем мы не хотим слышать, но все равно когда-нибудь узнаем. О жизни. В ее неидеальных проявлениях.

— Вы видите выход?

— Выход каждый находит в себе. Смысл жизни — в мечте, страшно, когда ее нет. Даже если она никогда не реализуется, хорошо, что мечта была и было стремление к ней.

— Но мечта или стремление к ней — это ведь узенький просвет, который вы лишь на миг приоткрываете своим героям...

— Да, но если бы просветление занимало все действие, то и пьесы бы не было.

— Как становятся драматургами? Как вы им стали?

— Сначала я писал какие-то рассказы в тетрадках в клеточку. Это было очень давно. А первую пьесу написал, когда поступил в Екатеринбургский театральный институт на курс драматургии.

— Почему туда?

— Увидел в Педагогическом институте, где я тогда учился, объявление о наборе на курс драматургии по программе Литературного института имени Горького. Я всегда хотел учиться в Литературном институте, но Москва — далеко, мне бы ни в жизнь туда не доехать. А здесь было близко, я зашел в деканат, забрал документы. Только после поступления на курс Николая Коляды узнал, что там, оказывается, надо «писать пьесы». Был год 200-летия Пушкина, и Николай Коляда дал нам задание сделать инсценировку прозаического пушкинского произведения, мне досталась «Метель». Узнав, что это такое — писать пьесы, и вспомнив, что в школе читал «Вишневый сад», сел и написал свою первую пьесу. «Метель» сразу поставили в Екатеринбургском Камерном театре. Так я впервые оказался в театре — на премьере своей пьесы.

— А в Верхней Салде театра не было?

— Не было. Да нам и не нужен был театр. Мы так жили. Был кинотеатр. Один.

— А как вы себя ощущаете в Москве, в Питере?

— Мы — дети каменных джунглей, нам этой красоты уже никогда в жизни не понять. Для нас то, что вычурно, — уже неестественно. В Верхней Салде все дома — прямоугольной формы. Даже единственный на весь город Дворец культуры и тот — прямоугольный.

— И никаких архитектурных излишеств?

— Разве чуть-чуть.

— Сейчас вы уже привыкли к театру?

— Я люблю хороший театр. Мне нравится то, что сделали с «Пластилином» Серебренников и Яшин с «Чёрным молоком». Я не собой был доволен, а работой режиссеров и актеров. Так и здесь, в Театре «Русская антреприза»... Честно говоря, я даже не ожидал... И «Похищение», и «Гупёшка» написаны давно, я их не перечитывал. «Гупешку» написал года четыре назад, даже текста не помнил. И вообще относился к этим пьесам довольно прохладно. А на сцене увидел: оказывается, хорошие пьесы...

— «Гупешку» раньше не ставили? 

— Нет. Но сейчас я понял, что она хорошо «звучит» со сцены. Интересно, что раньше я писал по наитию, писал себе и писал, никогда не задумывался над тем, что это будет играться в театре. А сейчас уже выстраиваю пьесу для сцены. Хотя, наверное, это неправильно, ведь все должно идти из сердца...

— Когда вы писали финал «Агасфера», вы еще писали «для себя» или уже думали о то-м, что пьеса будет поставлена, и представляли себе вариант сценического решения?

— Именно об этом я и думал.

Ремарки, точнее — финальные ремарки Сигарева — особая история. Собственно, именно они часто становятся тем узким «лучом света», о котором шла речь вначале. Как для героев, так и для читателей пьесы. Вот финал «Агасфера»: «Выстрел. Еще один. Еще. Еще. Еще. Еще. Еще. Еще. Светка хватается за сердце и падает. Падает Батя. (...) Падают наручники с рук Андрея. Падают стены. Падают дома. Падают деревья. Падают горы. Падают реки и моря. Небо падает. Земля падает. Все падает. И вдруг становится неимоверно светло. Жутко. (...) И все светлее и светлее становится. Другой начинается мир. Новый. Лучший, я думаю...» А вот финал пьесы «Божьи коровки возвращаются на землю»: «Пусто на улице. Зажглось в доме, что возле кладбища, первое окно. Подошел к окну человек, выглянул, постоял и назад. Туда... Забрезжила на востоке полоска рассвета. Красная такая. Как кровь. Упала с неба маленькая звездочка, как первая снежинка. Еще одна. Еще и еще... Повалил снег. Густой, теплый, не зимний. Засыпал снег всю округу, всю грязь, все засыпал. И стало на свете светлее как-то. А потом и вовсе светло. Как, впрочем, и должно быть, наверное...». А вот чем заканчивается беспросветное «Черное молоко»: «Остается только черная лужа на полу. Но в ней почему-то отражается не потолок, а небо. Ночное небо. Луна отражается. Планеты. И звезды. Много звезд. Миллионы. Миллиарды. Вся Вселенная в этой луже отражается. И звезды мерцают в ней. Горят. Светятся. И вот она уже не черная, а снова белая. Белая, как молоко. Белая, как снег. Белая, как...»

— Мне кажется, что ремарка в пьесе — это загадка для режиссера.

— Не подсказка?

— Скорее — загадка. В Нижнем Тагиле мне один режиссер сказал: «Я бы поставил «Черное молоко», только я не знаю, что с финалом спектакля делать. Придумай мне финал». Если не можешь, зачем ставить? Если не умеешь, значит не умеешь! О чем разговор?!! Не может же быть все просто — пошел направо, пошел налево, есть вещи, над которыми надо и голову поломать. Ведь в пьесе всё написано. Бери и делай. Сейчас в Екатеринбурге я ставлю «Черное молоко». Только по одной причине — у меня просили разрешения на постановку этой пьесы, но я, боясь, что ее испортят, предложил театру, что поставлю ее сам. Что из этого получится, не знаю, репетиции только начались. Может быть я все испорчу, но тогда сам буду виноват, а это не так обидно.

— Вы ездите на все премьеры своих пьес?

— Не на все. На спектакли по «Семье вурдалака» ездил раз семь, если не ошибаюсь, и все семь раз смотрел один и тот же спектакль. То ли режиссеры идеи воруют друг у друга, то ли думают все одинаково. Так что больше эту пьесу точно никуда не поеду смотреть, я ее уже возненавидел, хотя она меня «кормит»... В Омске «Семья вурдалака» игралась в зале на 800 мест. Там была какая-то невероятная история с этим спектаклем — мало того, что в зале на 800 мест, так еще и по шесть спектаклей в месяц. Почти шестьдесят спектаклей за год показали и билеты продавали на три месяца вперед.

— Можно сказать, что «новая драма» в вашем лице одержала победу... — Мне кажется, было видно, что эта история не для большой сцены. Я, честно сказать, большую сцену не очень люблю.

— А «Ройял Корт» — не большая сцена?

— Там же нет больших залов. Этот театр занимается исключительно современной драматургией, не смешивая ее с классикой. Это нерепертуарный театр. Выбранную пьесу играют каждый день на протяжении месяца, а потом спектакль закрывают. В этом театре поставили две мои пьесы и играли их на камерной сцене, в зале, рассчитанном на пятьдесят человек. На «Пластилине» вообще не было посадочных мест, там было задействовано все пространство зала и зрители принимали участие в спектакле. На большой сцене «Ройял Корта» скоро будут ставить «Божьих коровок», это уже зал на двести мест.

— Если взглянуть на ситуацию со стороны, она выглядит более чем благополучно: спектакли по вашим пьесам идут по всей России и не только, ваши пьесы переводят, и они получают престижные премии... Но почему-то мне кажется, что вам должна быть знакома проблема непонимания. Можно даже сказать жестче — неприятия зрителями ваших пьес. Ведь многие приходят в театр за «заслуженным» отдыхом и оплаченным развлечением. А от ваших пьес, даже если вы определяете их жанр как комедию или анекдот, совсем невесело... Мягко говоря. С другой стороны — шестьдесят спектаклей за год, каждый из которых — на восемьсот мест, да еще и с очередью на них длиною в три месяца — свидетельство признания зрителей...

— Я сам не знаю, как это получилось. Да и спектакль-то был не очень хороший. А что касается непонимания, то я думаю, что очень многие и критики, и зрители меня просто не переносят... Иногда бывает приятно позлить кого-нибудь. Но я ничего не делаю специально. Если кому-то режут ухо мои пьесы, может быть, просто не нужно на них ходить?..

— А тех, кто любит ваши пьесы, их мало или много?

— Я не занимался подсчетами. Но если уж меня любят, то любят.

— А Том Стоппард любит ваши пьесы?

— Говорил, что да.

— Как вы познакомились?

— На церемонии «Evening Standard Award». Стоппард вручал мне премию, говорил разные хорошие слова, а потом мы задружились.

— А как реагируют родители на ваши успехи? Как это выглядит? Вы приходите и говорите: «Мою пьесу поставили в «Ройял Корт». Или: «Я получил «Evening Standard Award». И что?

— Их этим не удивишь, вот если бы я сказал, что купил квартиру или что я встречался с мэром города Верхняя Салда... А то, что мои пьесы поставили в Лондоне, Питере, Москве... Папа вообще мои пьесы не читал.

— «Успех», «быть успешным» — эти категории каким-то невероятным образом для многих стали определяющими в жизни. Как-то видела даже объявление о том, что «если вы хотите, чтобы карьера вашего ребенка состоялась завтра и была успешной, вы должны подумать об этом сегодня». Что-то изменилось в вашей жизни в связи с несомненным все-таки успехом?

— Наверное, да. Если, скажем, раньше я исчезал на неделю, то этот факт оставался незамеченным или замеченным только теми, кого это касалось. А теперь, если я уезжаю на неделю, то по возвращении слышу от жены, что мне звонили всю неделю. Мне это не нравится, получается, что я к чему-то привязан, от чего-то завишу. Что же я, даже не могу исчезнуть?! По большому счету, конечно, я ни от кого не завишу, но ведь подводить людей, с которыми ты связан уже какими-то обязательствами, очень не хочется...

— Вы никогда не думали о том, чтобы переехать в Москву, в Петербург?

— Надо много сил, чтобы здесь жить. Но тогда сил не останется для того, чтобы писать пьесы. А там, в Екатеринбурге, я от всего свободен, я не хожу ни на какие театральные мероприятия, мне ничего не нужно, я живу сам по себе, пишу...

— Вы написали «Метель» по Пушкину, «Пышку» по Мопассану, «Похищение» по О.Генри, если не ошибаюсь, вам заказана инсценировка «Парфюмера» Зюскинда для МХАТа. Почему вы пишете еще и инсценировки?

— «Пышку» я написал, потому что мне нужно было ехать в Щелыково и нужны были деньги на поездку, а поскольку сроки поджимали, я взялся за предложенный заказ и написал инсценировку за пять дней. Пьеса родилась сразу, в тот момент, когда я договаривался по телефону. Но написал ее совершенно о своем. У меня была своя история, и она ложилась на «Пышку», я ее просто подогнал под рассказ Мопассана. Пьеса «Похищение» была написана по новелле О.Генри по просьбе одного знакомого актера, которому я не мог отказать.

— Как могли убедиться зрители, опять же история, почти ничего общего не имеющая с первоисточником... А «Парфюмер»?

— Кирилл Серебренников попросил меня сделать инсценировку повести Зюскинда.*

— Ваш учитель Николай Коляда — вычитала я в одном интервью — говорит: «Ведь это только кажется, что пьесы — это просто: сел, задумался, написал. А все через кровь да пот, все через нервы. Вот волосы выпали. Вся эта сцена усыпана моими волосами». Что для вас — драматургия?

— За словами скрыто то, что не находится на поверхности. В словах правды нет. Я и героям своим даю мало текста, но за ним — огромные непроизнесенные монологи. Все, что произносится, — вода, а под водой — дно, которое нужно разглядеть.

Пьесы Сигарева можно прочитать, зайдя на Персональный сайт драматурга http://sigarev.narod.ru/.

Примечания администратора сайта Лены Вестергольм

*Инсценировку Василия Сигарева «Парфюмер», над которой он начинал работу летом 2003 года для МХТ им.А.П.Чехова, сегодня тоже можно прочитать на его сайте, с пометкой «не для постановки в театрах» .

Автор: Марина Берлина 

Источник: «Театральный Петербург»

№ 15 (54), октябрь 2003

Василий Сигарев — имя наиболее успешного (помимо братьев Пресняковых) автора из когорты молодых драматургов. В Петербурге двойная премьера его пьес «Гупешка» и «Похищение» (авторское название «Киднеппинг по-новорусски, или Вождь малиновопиджаковых») состоялась летом этого года в Театре «Русская антреприза» имени Андрея Миронова. Обычно смена эстетических эпох происходит под ураганным напором авангардистов. В ход идут радикальная ирония и отвращающая «чернуха». Новым драматургам нельзя отказать ни в том ни в другом. Но на премьере в «Русской антрепризе» скандала замечено не было. «Новая волна» драматургии ласково и бережно накрыла часть петербургского театрального материка.

Василий Сигарев тоже пишет полные безысходности тексты, называя их просто пьесами, а не современными трагедиями. Хотя во многих его сочинениях, вызывающих отчаяние от утраты человеческого в человеке, есть один или два героя, чья судьба висит на волоске. В некоторых случаях ситуация смягчается благополучными, хрустально-хрупкими финалами пьес (в роли сказочника зачастую выступает сам автор, завершающий свои создания напутственными ремарками). Более того, в творениях Сигарева видны почтенные драматургические корни, идущие от Вампилова и Петрушевской. От Вампилова — построение сюжета как анекдота с непременным перевертышем в финале (впрочем, тут можно вспомнить и Пушкина, и Гоголя). От Петрушевской — пронзительная правда жизни, меткий глаз на повседневные ситуации и верное ухо на современную лексику.

Слышать так, как слышит уличную речь Сигарев, может только истинный талант. Что первично в его творениях — речь, аранжированная легко узнаваемыми интонациями, или слегка надуманный, имеющий литературный привкус событийный ряд, — сие должно остаться тайной писательской техники. Меня подлинность услышанных текстов одновременно восхищает (такова сила искусства!) и ужасает (такова правда жизни!). Зато комедийная окраска его сюжетов успокаивает, льет бальзам на душевные раны.

Ну и, конечно, криминал. Без него современного актуального искусства не бывает.

В пьесе «Похищение» полностью повторяется история, рассказанная в знаменитой новелле О.Генри «Вождь краснокожих» (по мотивам которой она и написана). У американского автора благородные жулики вечно попадают впросак. Украденный ими в надежде на выкуп мальчишка оказывается двуногой ракетой. Плюс меняется на минус, и страдающей стороной — чем дальше, тем больше — становятся сами злосчастные бандиты. У Василия Сигарева фабула строится по принципу матрешки. Клоуны Сэм и Билл, они же Шура Короедов и Толя Сундуков, пустились во все тяжкие от отчаяния. Сэм и Билл — знакомые имена, не так ли? Всю свою артистическую жизнь Шура и Толя зарабатывали на пропитание, разыгрывая на арене сюжет О.Генри. Теперь цирк продан, купил его новорусский бизнесмен Вован Чебоксарский, но труппа не желает расходиться. На последнем излете надежды Шура и Толя решаются воплотить в жизнь любимую историю, украв сынулю Вована, малолетнего Савелия. Но, как и прототипов, их ждет фиаско, которое на самом-то деле их главная удача и есть. Не будем раскрывать всех тайн пьесы, скажем только, что сюжет ее закольцован. Шура и Толя мечтали о новом цирке, отделанном «хрусталем, золотом, платиной, серебром только в местах, незаметных для глаза». Они его получили! Как? В том-то и фокус.

«Похищение» — типичная комедия положений, только «положениями», в соответствии с требованиями времени, оказываются взрывы, пытки и прочие страсти. Однако нас пугают, а нам не очень-то страшно. Режиссер спектакля Валерий Гришко, в свою очередь, ставит ситуацию с ног на голову, заставляя поработать клоунами новорусского Вована (в снятом с натуры исполнении Сергея Паршина), сына его Савелия (Наталья Парашкина) и братву. Жаргон хозяев жизни вкупе с манерами «пальцы веером» спародированы очень точно. Но это еще полдела. Спародирована логика поведения — дикая, антигуманная, невменяемая. Особенно смешно, когда малолетнее чадо вторит подвигам отца. Мальчик Савелий у Натальи Парашкиной — вылитый Вован, такой же квадратный, малиновопиджаковый (определение Василия Сигарева), какой-то омраченный и жутко деловой. Типа, живущий по понятиям.

Сами же клоуны, носящие это гордое звание по профессиональному праву, — в меру пьяненькие мужички, бестолковщина и никчемность. Эти свойства, может быть, и оберегают их, позволяют остаться нормальными людьми в этом удивительнейшем из миров.

Актеры, исполняющие роли клоунов, предъявляют в этих самоигральных амплуа основательную сценическую культуру. Пиком роли боязливого Толяна (Анатолий Горин) становится переодевание в женское платье. А ведущий интригу Шура (Валерий Кухарешин), по крайней мере, стремится выглядеть разбитным малым. Театр приближает спектакль к канону развлекательного зрелища, достаточно острого, но все равно незлобивого. Между тем, автор подарил актерам миг преображения, когда герои могут блеснуть цирковой выучкой. Тем более что сценический объем Театра «Русская антреприза» под рукой художника Николая Сазонова с легкостью преобразился в цирковую арену. Но для этого театральным актерам надо принадлежать другой, площадной стихии.

Для драматурга сей эпизод — кульминация пьесы. Он наивно надеется, что цирковое искусство облагородит мальчишку и тот чудесным образом преобразится. Театр более прагматичен. Не отдельно взятый мальчишка встает в ряды бедных, но благородных радетелей арены. Театр придумал ход еще более разительный. Целый цирк приобретен Вова-ном в подарок артистам. Размах фантастический, но реальный. И, продолжая весело улыбаться, грустные зрители расходятся по домам.

Вторая, поставленная «Русской антрепризой», пьеса Сигарева «Гупешка» гораздо сложнее в жанровом отношении. То ли комедия, то ли трагедия. Так у автора. В спектакле можно заметить оттенок психоделической драмы. Как и во многих пьесах Василия Сигарева, действие происходит в обычной квартире. Но в основе сюжета ситуация анекдотическая: муж в шкафу, жена и любовник. Только любовник липовый, а жена... Святая ли она, убогая ли или блаженная — решать должен зритель. В спектакле масса трогательных подробностей. Первое знакомство двух робких взрослых людей, мнимого любовника (Евгений Баранов) и Тамары (Нелли Попова). Затверженное Тамарой-Гупешкой, как «Отче наш», и повторяемое рефреном: «Муж меня из деревни вытащил». Собачья привязанность Гупешки к драгоценному Ленечке, извечное женское: «Мой милый, что тебе я сделала?». Диалоги героев, льющиеся «легато», донельзя узнаваемы и забавны, а мы побаиваемся, как бы этот словесный поток не сорвался в безумие.

Актерам-мужчинам этого спектакля, чтобы почувствовать твердую почву под ногами, приходится выбрать амплуа. Евгений Баранов, играющий Пашу, — простак. Леонид в исполнении Михаила Разумовского — негодяй по определению, полуинтеллигентный проходимец (к тому же Пашин начальник), немножко поигрывающий своей привлекательностью. Его появление во втором акте существенно поддерживает накал трагико-комедийных эмоций.

Другое дело — Тамара. Тут самоуничижение на грани тупоумия, и при этом женское обаяние, умноженное обаянием актрисы Нелли Поповой. У жены и мужа в пьесе Сигарева разное видение совместной жизни. Гупешка собирается служить своему идолу до конца дней. Леонид — использовать Гупешку, вытереть об нее ноги и выбросить, как ветошку, за порог.

Поставил спектакль главный режиссер театра Влад Фурман, мастер сценических гипербол. Вместе с художником Эмилем Капелюшем они делают попытку обобщить ситуацию, помещая женский силуэт в верхний ярус сцены, в обычный деревенский интерьер с фотографиями на стенах. Но случай «Гупешки» бьет по нервам своей неординарностью, состоянием «из ряда вон», на пределе, на срыве. Отсюда отдаленные параллели с Достоевским. Да, мы прекрасная нация, не слишком себя уважающая. И если, по автору, такова жизнь, то единственное, что нам остается, — думать о красоте, которая якобы «спасет мир», надеяться вместе с драматургом на возрождающую силу искусства.